Он не смотрел на гостя, делал вид, что не замечает его, и сел в другое кресло… На Лизу он не обращал ни малейшего внимания. Потом появились женщина с девочкой, заговорили между собой так, словно никого больше не било в комнате. Лиза стояла как истукан, не зная, что ей делать, чувствуя себя такой чужой и лишней среди этих людей. Внезапно девочка посмотрела на нее и сделала ей знак глазами – посмотри в угол. Лиза посмотрела и увидела там мешок. Мешок срочно надо было вынести из комнаты, но так, чтобы никто не заметил. Лиза, пригнувшись, направилась в угол, ухватила мешок двумя руками, но он оказался неподъемным – она даже не сдвинула его с места.
«Я попалась, – поняла Лиза. – Теперь они скажут, что это я его убила». Она хотела оторвать руки от мешка, но не могла, пыталась его сдвинуть – не получается.
За спиной послышались шаги – кто-то шел к ней, как будто очень издалека, эхо его шагов отражалось от стен. Она снова дернула мешок, обливаясь холодным потом… Уже просыпаясь, на границе сна и яви, она увидела лицо Олега – он как будто хотел ей что-то сказать, но не успел. Лиза проснулась.
Ночь была прохладная, балкон оказался открытым – забыла вчера запереть, одеяло сползло на пол.
Видимо, она сбросила его во время кошмара, когда рванулась и проснулась… Лиза укрылась, повернулась на спину и полежала, глядя на низкий, неровно побеленный потолок. Потом также медленно, неторопливо оглядела несвежие зеленоватые обои, безвкусные занавески, не достающие до пола, разваленное кресло, которому место разве на даче, сервант, шкаф для одежды, маленький коврик на стене… Телевизора не было, и вообще комната выглядела не человеческим жильем, а помещением для случайно попавших сюда старых вещей. "И я тоже такая старая вещь, мне тут самое место, – подумала Лиза. – Андрюша правильно сделал, что привез меня сюда. С мамой я все равно не ужилась бы, а он не смог бы жить здесь…
Слишком общительный, слишком любит уют… Его девушка так и скачет перед ним, только что не кувыркается! Как ее зовут? Кажется, Маша. И влюблена как кошка. Все на свете влюблены, кроме меня.
Ну и, конечно, кроме Олега. Теперь я понимаю, что и меня он не любил. Он никого не любит!" Она закрыла глаза, вспомнила себя, вернувшись на три года назад…
Если бы кто-нибудь тогда сказал ей, что ее жизнь станет сплошным мучением, что она будет жить на жалкие подачки брата, экономить на сигаретах, ненавидеть свое отражение в зеркале, она бы просто рассмеялась.
В это невозможно было поверить. Такого не могло быть никогда. Лизе был двадцать один год. Да, как раз в июле ей исполнился двадцать один год, и тогда же Наташа пригласила ее в гости. Наташа была ее школьной подругой. Они не то чтобы горячо любили друг друга, но все же общались – делать ведь нечего! У Наташи были богатые родители – Лиза не спрашивала, откуда у них деньги, зато знала, куда они их тратят. Тратили родители исключительно на дочку. У Наташи через день появлялись новые туалеты – все такого вида, словно она собралась выйти на панель. Наташа даже дома густо красилась и носила туфли на высоченных каблуках. Правда, с ее ростом – метр пятьдесят два сантиметра – это мало ей помогало. Какой у нее был естественный цвет волос, все давно забыли – Наташа красилась под красное дерево, стриглась «в кружок», наклеивала два слоя накладных ресниц, каждое утро приводила в порядок свой ошеломляющий маникюр, вздыхала и начинала умирать со скуки. Работать ей, естественно, было не нужно. Учиться, как она считала, – бессмысленно. Она не отказалась бы иногда заходить в какую-нибудь очень элегантную фирму, производить там шок своими нарядами, общаться, пить кофе – но не больше. Она бы даже денег за это не требовала, но пока в ее услугах никто не нуждался.
У Наташи был один выход – как можно больше друзей, все новых и новых, чтобы не надоели. И она заводила друзей пачками – знакомилась легко, приглашала к себе, сама напрашивалась на приглашения… Многие считали ее проституткой, хотя Наташа была очень от этого далека. Выглядела она, правда, как проститутка, но единственное, чем она хотела бы заниматься, – это вызывать всеобщее восхищение, а вовсе не отдаваться каждому подряд. Хотя если восхищались как следует, она могла и отдаться – не получив от самого акта никакого удовольствия.
Лиза, в отличие от подруги, могла бы чем-нибудь заниматься – к этому были все причины. Отца у нее не было: мать давно была с ним в разводе. Лиза даже не знала, где он. Она получила от него в наследство фамилию – Майкова, черные гладкие волосы, как у японки, и больше ничего. Мать ее не слишком баловала. Она часто требовала, чтобы Лиза либо поступала куда-нибудь, либо начинала работать. Мать Лизы была еще интересной женщиной, подтянутой, моложавой, энергичной. Даже слишком энергичной, как считала иногда Лиза. Она совершенно не походила на дочь, которая часами могла грезить, уставившись в одну точку, а потом вдруг рассмеяться и перецеловать всех вокруг. Ирина Ивановна вела себя совсем по-другому. Для нее идеалом жизни была работа, вокруг работы она и выстроила свою жизнь. Работала она при клубе собаководства, специализировалась на кесаревых сечениях у бульдогов и славилась среди собачников. С животными она была очень ласкова, с их хозяевами – очень мила и любезна. Они на нее молились. Но Лиза не относилась ни к бульдогам, ни к хозяевам бульдогов. Она даже боялась этих собак. Мать считала ее потенциальной неудачницей, растяпой, бездельницей, которая всем назло не желает найти своего места в жизни. Она часто читала ей нотации, приводила в пример прежде всего себя, свои заработки, потом Андрея, своего старшего сына, и его заработки. Андрей уже много лет как ушел в компьютерный мир, как в монастырь, да там и остался. При этом он не стал мрачным и замкнутым, как большинство людей своей профессии, был способен и повеселиться, и вскружить голову девушке, несмотря на то что был совсем некрасив. Такой сын как нельзя больше подходил для того, чтобы постоянно упрекать дочь.