Вот так: два мира, два образа жизни. У кого-то – жизнь рушится, а у другого самая насущная проблема – кроссворд разгадать.
– Канцона, – отрезала Татьяна. И предупредила: – Я сейчас к тебе приеду. Только готовься: у меня тут – полная канцона. В смысле – конец. Капут. Аллес.
Тон Макса сразу изменился. Таня с удовольствием услышала шелест – это полетела на пол газета с кроссвордом – и тревожные нотки в его голосе:
– Можешь рассказать, что случилось?
– Могу. При личной встрече. Ну, все, выезжаю.
– Подожди, – не отставал Макс. – У тебя такой голос… Лучше я за тобой приеду.
– Не надо, – отказалась Таня. – Мне машина нервы успокаивает. Буду минут через двадцать.
– Только осторожненько, ладно? – попросил Макс.
– Вот затрепыхался, – пробурчала Таня. – Тоже мне, квочка-наседка!
– Не ершись! – беззлобно одернул Макс. – Я просто прошу тебя не гнать, вот и все. Давай, жду. Разогреваю пиццу.
Таня положила трубку и впервые за этот долгий день улыбнулась. Как приятно, когда хоть кто-то не говорит с тобой о делах и не устраивает разборки. А просто ждет тебя и греет к твоему приходу элементарную замороженную пиццу.
* * *
Макса можно любить за одну улыбку – неширокую, одними глазами, но такую теплую. Она как море в солнечный день – в ней слепящая синева, искорки волн, нежная пена прибоя…
К улыбкам мужчин Таня обычно относилась недоверчиво. Она судила по себе: ведь очень часто сама улыбалась не от души, а с умыслом. Когда, например, нужно, чтобы гаишник не отобрал права. Или если хотела усыпить бдительность несговорчивого оппонента по сложным переговорам… Так и с мужчинами – чем искреннее они тебе улыбаются, тем больше оснований держать ухо востро: мало ли что скрывается за чарующим, беззаботным оскалом? Ладно, если тебя хотят примитивно в койку затащить – а если у мужика другой умысел? Взять, например, Димку Полуянова. Таня его уже давно раскусила: раз сияет в тридцать два зуба, значит, денег в долг попросит. А шеф, Андрей Федорович, ярче всего улыбается перед тем, как устроить подчиненным грандиозный втык.
И только Макс – проверено неоднократно – никаких личных корыстных целей своей улыбкой не преследует. Таня часто приставала:
– Чего ты светишься? О чем-то приятном подумал?
Максим недоумевал:
– Приятном? А что у нас приятного?..
– Вот и я говорю, – подхватывала Таня. – На улице дождь, на работе у тебя, сам рассказывал, – завал, и в ресторане нас с тобой сейчас чуть не отравили… Ну, и чему улыбаться?
– Тебя это раздражает? – не понимал Макс.
– Конечно, – бурчала она. – На душе кошки скребут, а ты сияешь, как медный пятачок.
– Хорошо, я буду грустным, – покорно соглашался он. Пытался спрятать улыбку, хмурил брови – но, конечно, не удерживался: тут же фыркал и начинал сиять пуще прежнего.
– Ты как младенец, – пожимала плечами Таня. – Только они ржут без причины.
– А ты откуда знаешь про младенцев?
– Мама рассказывала.
– Ах, мама! – беззаботно откликался Макс и тянулся к Тане с поцелуями.
Она делала вид, что рассержена и отворачивается, – а на самом деле едва сдерживалась, чтобы не встать на цыпочки и не поцеловать Макса в беззаботный, смеющийся глаз…
Вот и сегодня – Макс распахнул дверь и немедленно затопил Татьяну своей фирменной улыбкой. И она – уж насколько не в духе была! – не удержалась, растянула губы в ответной гримаске.
– Улыбаешься. Уже хорошо, – похвалил Макс.
Он ласково обнял Таню за плечи, провел в квартиру, усадил на пуфик разуваться.
– Проходи, рыбка моя золотая!
И ни вопроса о том, что случилось: изучил уже Танин характер. Знает, что она терпеть не может, когда на нее с порога набрасываются с расспросами.
– Пицца готова, вино охлаждается. На кухне поедим или в комнате?
Тоже грамотно предложил – чтобы Таня сама выбирала. Если ужинать в кухне, где нет ни телика, ни DVD-проигрывателя, – значит, обсуждать ее проблемы они начнут прямо за едой. Но можно уйти в гостиную, спокойно, под бормотание телевизора, съесть пиццу, а к неприятному разговору вернуться за чаем.
– Сначала поедим. Можно на кухне, но без расспросов. Потом будешь меня жалеть. Ну а после, может, я тебе все и расскажу, – ворчливо сказала Таня.
И подумала: «Все-таки я нахалка! Чем больше Макс со мной носится, тем больше я наглею!» Но, с другой стороны, как не наглеть, если Макс – безотказный? Что ни попроси – массаж, кинопремьеру или суси в два часа ночи – все будет. И на ворчливый тон вкупе с командными нотками Макс никогда не обижается. Вот и сейчас спокойно сказал:
– Ну, тогда пошли в кухню! Совместим два в одном: я и кормить тебя буду, и жалеть.
Стол уже был накрыт – по мужским меркам, вполне пристойно: и тарелки стоят, и ножи с вилками лежат. Шпроты, правда, остались в консервной банке, зато жестянка красуется на фарфоровом блюдце. Макс даже про хлеб не забыл – нарезал целую гору толстых ломтей, будто взвод оголодавших солдат собрался кормить, а сверху хлебной кучи поместил украшение – веточку петрушки.
Таня вновь не удержалась от улыбки. Цапнула петрушку, отправила ее в рот, проворковала:
– Какой ты смешной!
– Ну, вот. Разрушила всю композицию, – упрекнул ее Макс.
Он обвязался фартуком и взялся нарезать пиццу. Задача оказалась непростой: то маслина под нож попадет и разлетится, словно детская бомбочка, то сыр не слушается – вместо того чтоб резаться, расслаивается на сопли-тянучки.
– Горе ты мое, – вздохнула Таня.
Отобрала у Макса нож и порубила пиццу сама.
– Пицца – высший класс. Я ее своими руками улучшил, – похвастался Максим. – Долил кетчупа, побросал соленых огурчиков…
Таня только руками развела:
– Ну, ты даешь! Пицца-то – с тунцом!
– Ну и что? – не понял Макс.
– Тунец и соленые огурцы, сам подумай! Они ведь не сочетаются!
– А ты попробуй! Пальчики оближешь! – продолжал хорохориться он.
Таня пожала плечами и попробовала. М-да, вкус более чем странный. Смесь соленого с очень соленым… Но вообще-то в таком сочетании что-то есть…
– Ну, как? – нетерпеливо спросил Макс.
– Полный экстрим.
Он подмигнул ей:
– Но ты же любишь экстрим!
Таня проглотила еще один кусочек. Нет, соленое дико! А от кисло-сладкого кетчупа аж скулы сводит…
Как сговорились сегодня мужики! Отчим ее острым цыпленком по-каталонски потчевал, сердечный друг экстремальной пиццей травит. И, нахал самонадеянный, кажется, ждет, что Таня начнет осыпать его стряпню комплиментами!
Она уже открыла рот, чтобы сказать Максу: «Нет, милый, на шеф-повара ты не тянешь…»
Но – промолчала. Потому что вдруг поняла: за болтовней, за дегустацией Максовой пиццы, за жаром, которым охватило рот, проблема с похищением документа как-то отступила, стерлась, смикшировалась… И жизнь уже не казалась такой ужасной, как утром – когда Таня по просьбе Теплицына открыла сейф, или днем – когда Валера пытал ее своими допросами…
– Прорвемся! – вдруг невпопад вырвалось у нее.
Макс ее реплике не удивился. Наоборот, воспринял как должное и кивнул:
– Конечно, Танечка, прорвемся!
– Я этим гадам такое устрою! – продолжала она.
– Устроишь, – вновь согласился он.
– Сгною. Уничтожу. Разорву в клочья! – все больше распалялась Татьяна.
Макс только улыбался и кивал. А когда Танин запал наконец кончился, спросил:
– А что хоть случилось?
И тогда Таня с облегчением отставила кисло-острую пиццу и второй раз за сегодняшний день рассказала о своих неприятностях.
Макс слушал ее молча – только кивал. Никаких комментариев не делал, но его фирменная улыбка на глазах угасала…
– Ну, вот и все, – закончила Таня. И потребовала: – Что скажешь?
Вместо ответа Макс вышел из-за стола, обнял ее, ласково встрепал волосы… Таня с наслаждением прижалась к его сильному торсу, отдалась во власть крепких и одновременно бережных рук. Сидеть бы так бесконечно! Но, собрав волю в кулак, она выбралась из его объятий и попросила: