Но душевно посидеть не могут. Поничегонеделать. Запасенные темы исчерпали и заторопились. Людмила еще сидела бы и сидела, вечеряла бы, ждала бы пришедшей в голову мысли, чтобы начать новую тему. Но она одна тут была русская. В меньшинстве. Шредеры заторопились, им еще с послом надо встречаться.
Они на крыльце гостей проводили. Стояли одни посреди охраны. Он бы уже вернулся в дом, а она глядела на уезжающую по аллее машину гостей с тихой улыбкой. Женщина сказала, что он не надел пальто. Мужчина не услышал. У него было лицо, как у киборга без батареек. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. А когда она сказала, что не простудиться бы ему, батарейки в нем снова ожили. Глаза стали злыми, и она заторопилась внутрь.
Вот если бы он сказал: «Зачем же мы стоим тут на морозе, если ты беспокоишься, что я замерзну?»
А она бы ласково ответила: «И правда, не сердись, может, оденешься и погуляем?»
Но он ничего не сказал. Он не дал ей шанса прицепиться, прилепиться, пристать к нему. Опытный человек, что и говорить.
Путин пропустил жену в дом, а сам задержался, спросил адьютанта Виктора, все ли готово. Тот ответил, что уже час как все на месте.
Только теперь Путин вошел, Людмила уже ушла в комнаты куда-то. «Ликерами наливаться», — подумал Путин не без злорадства. Рад был, что довел, и рад был, что больше доводить не надо, — у него времени не было ее добивать, надо было идти на урок китайского языка.
А она не стала ни плакать, ни напиваться в этот раз. Зря он надеялся. Она проявила твердость духа. Молодчина. Автор ей сочувствует, если вы успели обратить внимание.
* * *
Увлечение китайским языком было относительно недавним. Учителей завезли два года назад и построили им что-то вроде пагоды поближе к реке. В Ново-Огареве, на холме, почти над Москвой-рекой, но так, что с реки не видать. Китайских учителей было четверо. Из пагоды своей они выходили редко, там сами себе готовили, травки лечебные по лесу собирали, сажали даже огородик какой-то. Попытки китайцев наведываться в свое посольство в первые же месяцы путинская охрана пресекла. Телефоны им мобильные выдали, разговоры слушали, возили двоих из учителей иногда на Черкизовский рынок, где среди заплеванных рядов, продираясь через толпы грязных покупателей, находили китайцы свои магазинчики без вывесок с особым чаем, травами, ягодами дерезы сушеными, древесными грибами, специальной водкой и настоянными в уксусе скорпионами.
Обнаружилось за истекшие четыре семестра, что Путин китайского не выучил, а китайцы русский понимать научились. И что-то такое там говорили даже. Но дело было теперь не в языке, строго говоря. Дело было в раскрытии глубин древней китайской космологии. Путин давно чувствовал себя даосом. Еще в двухтысячном году один знакомый рассказал ему о даосизме. И о том, что он, Путин, стихийный даос. А именно, что он позволял сущностям реализоваться, следуя за событиями, а не формируя их. Что он практиковал недеяние, извлекая пользу из естественного хода вещей, как бы вынужденно. «Так море стоит ниже всех и не предпринимает никаких действий, однако все реки и ручьи отдают ему свою воду», — сказал знакомый. И еще что-то там наговорил комплементарное, трудно припомнить. И зацепило. Понравилось Путину, что гэбушное его искусство встраиваться, мимикрировать и выкручиваться было истолковано так возвышенно этим самым дураком знакомым. Захотелось Путину узнать поподробнее, каков он таков есть даос на самом деле. Так что изучение языка было поводом, а потом и поводом быть перестало. Но на языке охраны визиты президента в пагоду назывались «уроками китайского».