– Ставлю два против одного, что вторым будет пророк.
Никто не принял вызова сотника: опытный глаз старого воина никогда не подводил его – это знали все.
Настал черёд Учителя.
У центральной виселицы появились три женщины, закутанные в пледы, и стройный юноша с пылающим взором. Женщины рыдали, юноша же, стиснув зубы, смотрел в глаза Учителю молча.
– Наон, – тихо прошептал Учитель, едва ворочая распухшим языком, – мои минуты сочтены. Я ухожу из жизни, покидаю этот грешный мир – но я ещё вернусь…
– Учитель! – воскликнул Наон, принимая слова осуждённого за бред. – Скажи только слово – и я спасу тебя! Одно слово!
Он распахнул плащ. На поясе его висел короткий меч.
– Разве нуждается в спасении тот, кто сам пришёл спасти? – снова зашептал Учитель. – Нет, брат мой, спасение нужно не мне – спасение нужно миру, погрязшему в грехе, пороке и неверии… Подойди ближе, Наон, мне трудно говорить…
Юноша приблизился вплотную к виселице.
– Прими заботу о матери моей, брат, она одинока и несчастна. Вверяю её тебе, Наон. Все бросили меня, – воспалённые губы его чуть заметная тронула усмешка, – но я не виню их за трусость и малодушие – они ведь люди. Ты, мой самый любимый ученик, единственный пришёл проститься со мной. Благодарю тебя.
Наон смахнул случайно набежавшую слезу.
– Учитель!..
– Не оставляй пути, на который наставил вас Господь, – это путь истины и света. Я хочу, чтобы ты жил долго, Наон, очень долго – твоя жизнь нужна людям.
– А твоя, Учитель? Разве твоя жизнь на ценнее моей? – чуть не плача, воскликнул ученик.
– Не в жизни моей, а в смерти моей нуждаются люди, ибо смерть моя спасёт их от греха.
Он застонал: верёвка, стягивающая ноги его, натянулась. Кровавый пот выступил на лбу Учителя.
– Это конец, Наон, – теряя сознание, зашептал он. – Иди с миром и помни обо мне… Мама!..
Одна из женщин бросилась к виселице и упала на колени.
– Сын мой! – крикнула она срывающимся голосом. – Не уходи, останься…
– Я вернусь, мама… прощай… О!..
Вода медленно уходила из‑под ног его. Камень, неподвижно на деревянном щите лежащий, вдруг шевельнулся, словно разбуженный, и заворчал глухо.
– Прощай, мама…
Уже захрустели кости, заскрипели путы, затрещала старая, уродливая, дождями изъеденная и солнцем иссушенная, виселица…
Наон выхватил меч.
– Я спасу тебя, Учитель! – исступлённо закричал он.
– Нет, брат…
Словно из‑под земли, у виселицы вырос сотник Фал. Ловким ударом вышиб он меч из руки юноши и, оскалив зубы, с холодной яростью произнёс:
– Ты поднял руку на воинов императора! Ты подлежишь смерти, раб!.. Возьмите его, солдаты!
Трое стражников кинулись к отчаянному юноше, но тот, отпрыгнув в сторону, бросился бежать. Тьма вмиг поглотила его, и лишь крик, далёкий, долгий, полный страдания и горя, донёсся до вершины холма:
– Прощай, Учитель!..
Но Учитель больше не слышал его – последний его призыв был обращён к Богу.
3.
«Способны ли они на содеянное мною?
Вряд ли.
Алкомор, прозванный Камнем – уж не в насмешку ли нарёк его так Учитель?! Алкомор, благочестивый, величественный, могучий Алкомор, сидящий всегда справа от Учителя и ревниво оберегающий это своё право – быть первым; глотающий на лету каждое слово его, но ничего не слышащий, преданно ловящий каждый взгляд его и – как жаль, что он лишён хвоста? – готовый вилять им и день и ночь, – ну чем не верный, послушный пёс! Но без хозяина ничто он – и первым бросается наутёк при приближении голодного льва.