— И папа, и Сенат, — сказал Клингер, пожимая плечами, — привыкли действовать руку об руку на протяжении многих лет. — Кофе был слишком крепкий для него, и он отставил чашечку в сторону.
— Вот именно — соглашательство! — торжествующе (уже вне всякого сомнения) воскликнул кардинал. — Лишь немногие трезвые умы видят всю глубину духовной пропасти, куда падает человечество, допуская нелюдей на Землю.
— Полагаю, — произнес Клингер, — во все времена говорилось то же самое — что человечество падает, что мораль слабеет и что Сатана забирает власть.
— Возможно, — сказал монсеньор кардинал. — Но тогда это не было так заметно.
— Я слышал, папа болен, — деликатно перевел разговор на другую тему Клингер. По лицу кардинала пробежала тень.
— Мало кто из Бенедиктов правил долго, — пробормотал он и вдруг оживился:
— А знаете, кто из пап больше всего импонирует мне? Юлий Второй, «рафаэлевский» папа. О, Клингер, это был великий понтифик, монах и воитель в одном лице, мудрый пастырь и расчетливый политик. В истории папства, знаете ли, было много великих людей, но и ничтожеств хватало. Последних, наверно, было даже больше, и они-то нас и губят.
Клингер понял, что настал момент говорить о делах, иначе бы зачем этот умный и болтливый кардинал завел речь о своем собственном избрании.
— Вопрос о вашем избрании решен, — без обиняков произнес он, видя, как вдруг разгладились морщины на лбу Ибарры. — Я даже не спрашиваю поэтому, будете ли вы держать нашу руку.
— Нагло, но внушительно, — отметил Ибарра через минуту.
— Сейчас мы укрепляем свои позиции.
— А их и не надобно укреплять. У вас хорошая защита. Нептун трещит по швам, на Ганимеде постоянные восстания, а Фортиньяр и Потный Соуза слишком хорошие вояки, чтобы дать им гнить без дела. Но между вами и мной нужен негласный конкордат.
— За этим дело не постоит.
— Со своей стороны обещаю парочку грозных воззваний к верующим с амвонов крупных храмов и столько же не менее грозных булл… Но удержусь ли я после всего этого? — Казалось, Ибарра вдруг ушел в себя, затосковал.
— Все мы удержимся, — веско произнес Клингер.
— Во всяком случае, я попаду в историю, — мгновенно отозвался кардинал.
То, что смысл у этих слов двойной, Клингер понял только у самых дверей. Полуобернувшись, он спросил:
— Значит, Юлий?
— Четвертый, — мгновенно подтвердил за его спиной кардинал Ибарра.
Отель «Беллатрикс». Защитница
Высоко над земной атмосферой, вращаясь по плавному эллипсоиду орбиты, медленно и грузно, а на самом деле с колоссальной скоростью, двигался огромный тусклый шар блестящего зеленоватого металла — отель «Беллатрикс». В своем полете он был не один — окружал его самый разный космический сор: отжившие свое спутники, остатки кораблей, обломки допотопных ракет. Отелю мусор этот не мешал. Он принадлежал к числу самых дорогих в мире отелей, и его клиентами были люди, у которых, кроме тугого кошелька, имелся еще и намек на оригинальность — качество довольно редкое среди вышеупомянутого сорта людей. Эта псевдооригинальность не позволяла клиентам «Беллатрикса» жить в земных отелях, будь они даже расположены в карстовых пещерах Сибири. Земная орбита — вот и все, на что была способна фантазия этих людей.
Дымчатое стекло иллюминатора предохраняло глаза клиентов от острого отраженного света, исходящего от блистающих граней соседей «Беллатрикса»,
— металлических обломков, с такой же степенностью плывущих рядом. Внутри отель был донельзя комфортабелен, пышная отделка, дорогая мебель, старинные гобелены на стенах как бы покрывали недостаток новейших технических достижений: отель был построен давно и не покидал орбиты целых полвека.
Сейчас в «Беллатриксе» отдыхал Гастон Нерва — после трудов праведных и нездорового климата Нептуна. Его номер не был верхом роскоши: золотистая плитка пола, одна стена — сплошной зеленовато-коричневый иллюминатор, на остальных — гобелены: гибель Лаокоона, взятие Трои, — очень мило. Особенно нравилась Нерве гибель Лаокоона: «Ишь, как змеи-то его, а?» Мягкий свет круглых плафонов — зеленоватый. Визор — отключен. Большой бар, предмет отдохновения господина Нервы. Глубокое кожаное кресло — под старину. И никаких модных нововведений, как, например, фантомы — колеблющиеся в воздухе прозрачные прекрасные фигуры, навевающие сон.
Один день походил на другой. Нерва знал, что дело движется по намеченному плану, что он пока не нужен, поэтому со спокойной душой методично опустошал одну за другой бутылки, стоящие в баре. Иных удовольствий Нерва не знал. В последнее время ему нравились коктейли. Сегодня с утра его бокал переменил уже несколько составов, отличающихся как вкусом, так и ароматом, и Нерва пребывал в благодушно-хмельном настроении, развалившись в глубоком кожаном кресле. Вялый ход его мыслей прервал стук в дверь. Стук был громкий.
— Ага! — сказал Нерва, медленно переключаясь на мысли о том, что вот, стюарды какие стали нерасторопные, нужда в выпивке, а они где-то ходят и ходят, и новых бутылей не несут, а выпивке в нужде, то есть нужда в выпивке, и вообще, просто чтоб навестили — поговорить, а то уже сколько сидишь здесь, даже поговорить не с кем, уж все такие занятые, хотя визор-то отключен, сам и отключил, как поговоришь и с кем, главное, сиди, отдыхай, пей, что еще делать-то… Стук повторился. Громкий стук. Гм! Нерва нашарил под ручкой кресла кнопку и нажал. Дверь отворилась. Только на пороге стоял не ожидаемый стюард, а темноволосая женщина в строгом сером костюме, с бледным красивым лицом без малейших следов косметики.
Зрение у Нервы было неплохое, но хмельной туман застил его взор. «К примеру, зачем здесь эта женщина? — вновь заструились его мысли при виде неожиданной визитерши. — Одна из девочек? Клиентка?..» Прежде чем Нерва успел открыть рот, женщина переступила порог и затворила за собой дверь.
— Если не ошибаюсь, Гастон Нерва, адвокат? — спросила она приятным, но твердым голосом. Пока Нерва туговато-медленно соображал, что бы это значило, всеподмечающий взгляд женщины скользнул по комнате, по отключенному визору, коснулся столика с тремя бутылками, перешел на бокал в руке Нервы и, наконец, поднялся к его лицу — глаза женщины оказались голубыми и холодными. От ее взгляда с Нервы мигом слетело благодушное настроение. Он тут же узнал женщину.
— Что ж, я и так вижу, — произнесла женщина. — Меня зовут Кора Адрианеску, я из Комитета по защите прав неграждан Федерации. Впрочем, я думаю, что мне нет нужды представляться.
Выражение лица Нервы не изменилось, но внутри он весь подобрался.
— Я не понимаю… — пролепетал он, в то же время пытаясь отыскать выход из создавшегося положения. Он знал и Комитет, и эту женщину, Кору, слывшую самым неутомимым и твердым правозащитником, когда дело касалось неземлян. Ее вмешательство означало, что Комитет что-то вызнал, и их делу грозит огласка, даже хуже, суд и, может быть, кара. Комитет был очень влиятельной организацией, имевшей своего представителя в Сенате, и легко мог свести на нет всю их тщательно разработанную стратегию… О, Нерва знал Кору Адрианеску! А она знала его.
— Не прикидывайтесь, — жестко сказала она, садясь на стул возле столика. Покосилась на бутыли. — Ни за что не поверю, что вот от этого вы пришли в такое состояние.
— Отдыхаю, — сказал Нерва. — Расслабляюсь, знаете ли…
Она смерила его взглядом.
— Вы наверняка рассчитывали, что Комитет не узнает про вашу гнусную аферу. Ну так вот знайте: разведка у нас не хуже, чем в Государственном Ведомстве. Выкладывайте.
У Нервы не было больше необходимости скрываться под маской пьяного простака. Он холодно взглянул на Кору и выпрямился.
— Вы блефуете, госпожа Адрианеску, — сказал он. — Надеюсь, вы знаете, что такое блеф и как страдает тот, кто блефует по-глупому?
Кора натянуто рассмеялась.
— Это вы зря. — Немного подумала. — Хорошо, начну я. Имена: Виллим Оксеншерна, Готье Бюффон. На Нептуне, где были вы, — Навроцкий, Атуччи, де Фортиньяр и этот зверь, Потный Соуза. В Стокгольме — Клингер.