В трубке пошуршало, потрещало, похрюкало и отозвалось:
- "Скорая"!
- Тут женщине плохо! - заорала Рая. - Машину надо, врача!
- Ясно, что не слесаря, - хмыкнула трубка. - Адрес ваш какой? Да поживее, поживее говорите!
- Матросова, восемь.
- Квартира какая?
- Да она во дворе лежит!
- Фамилия больной?
- Не знаю, только знаю, что Антонина Артемьевна.
- Возраст?
- Восемьдесят ей, может, больше. Не знаю точно.
- Что с ней?
- Упала и лежит, глаза открыты, не дышит, а собака воет...
- В течение часа ждите.
"Скорая" подкатила на удивление быстро, максимум минут через двадцать. Из нее вылезли сонная молодая врачиха и злые позевывающие санитары. Эта бригада собиралась уже сменяться после ночи, а тут на тебе - вызов.
- Где больная? - проворчала врачиха так, будто заранее знала, что вызов ложный и никакой больной в природе не существует.
- Там, там! - заторопилась дворничиха. - У гаражей лежит. Когда шли через проход между гаражами, врачиха принюхалась:
- По-моему, трупный запах... Правда, Славик?
- Ага, - с шумом втянул воздух санитар, - есть такое дело. Давно ваша бабка скопытилась... Поди-ка, сутки пролежала.
- Чего ты мелешь? - прорычала дворничиха. - Она всего час назад, как гулять с собакой вышла.
Чапик снова затявкал, когда увидел, что незнакомые, неприятно пахнущие люди подходят к его неподвижной хозяйке; один из санитаров сделал вид, что хочет пнуть его ногой. Чапик знал, что это больно, шарахнулся в сторону, задев гибкий побег тополя...
- Ox! - вырвалось почти одновременно у всех, кроме, конечно, Чапика. Потому что увиденное было уж очень жутким и непотребным даже для видавших виды работников "Скорой помощи", не говоря уже о похмельной дворничихе, которая тут же зажала рукой рот и, отойдя в сторонку, стравила все, что было в желудке, будто ее пробрала морская болезнь или неукротимая рвота беременных.
Там, в тесном промежутке между двумя гаражами и забором, укрытый от не слишком пристальных взглядов крапивой и тополиным побегом, лежал труп. Даже при том, что разглядеть его как следует можно было только на свету, ни у кого и в мыслях не появилось пощупать пульс у этого тела или поднести ко рту зеркальце, чтобы проверить, нет ли у него дыхания. И дело было даже не в том, что из закутка густо тянуло трупным запахом. Даже если бы запаха не было, никто не решился бы признать живым человека, чья голова (с откромсанными носом и ушами, разорванным ртом и глазами, один из которых был выжжен, а другой выколот) была отрублена. И то, что голова была не просто отброшена, а погружена во вспоротый от ребер до паха живот убитого, из которого; чтобы освободить место, были выворочены потроха, лишний раз подтверждало мысль о том, что гражданин, отдавший Богу душу, пострадал не от ДТП. Те части тела, что символизировали мужское достоинство гражданина, были грубо ампутированы и в измочаленно-окровавленном виде запиханы в рот отрезанной головы.
- Круто... - выдавил санитар Славик. Он побледнел так, что, казалось, вот-вот упадет.
- Надо милицию вызывать, - произнес шофер "скорой", на лице которого отразился не ужас, а, скорее, брезгливость.
К гаражам уже поспешали наиболее смелые и любопытные жильцы. Во-первых, поглядеть, чего там стряслось, а во-вторых - свои замки освидетельствовать. Хрен с ней, с бабкой, и так зажилась, а вот ежели у кого тачку угнали - это драма.
Ворон спрашивает строго
Неприятный у Ворона перстень на руке. С черепушкой из золота 985-й пробы и двумя ограненными изумрудиками на месте глаз. Хотя и полно таких теперь (чуть ли не у каждого второго крутого парня и даже у совсем мелкой шелупони имеются), все равно жутковато глядится. Особенно когда свет падает под определенным углом и изумрудики начинают светиться зловещими зеленоватыми огоньками. Будто в черепок вселяется злой дух.