— Начнем, — говорю, — с русского.
— А нельзя ли с географии или хотя бы с арифметики?
— Нет, нет, — говорю. — Я уж на собственном опыте знаю, кому с чего начинать. Что нам по русскому задано?
— Да вот, — говорит, — суффиксы «очк» и «ечк», и еще мне Ольга Николаевна задала повторить правило на безударные гласные и сделать упражнение.
— Вот с этого ты и начнешь, — сказал я.
— Ну ладно, давай начнем.
— Вот и начинай. Или, может быть, ты думаешь, что я с тобой буду это упражнение делать? Ты все будешь делать сам. Я только проверять тебя буду. Надо приучаться все самому делать.
— Что ж, хорошо, буду приучаться, — вздохнул Шишкин и взялся за книгу.
Он быстро повторил правило и принялся делать упражнение. Это упражнение было очень простое. Нужно было списать примеры и вставить в словах пропущенные буквы. Вот Шишкин писал, писал, а я в это время учил географию и делал вид, что не обращаю на него внимания. Наконец он говорит:
— Готово!
Я посмотрел… Батюшки! У него там ошибок целая куча! Вместо «гора» он написал «гара», вместо «веселый» написал «виселый», вместо «тяжелый» — «тижелый».
— Ну-ну! — говорю. — Наработал же ты тут!
— Что, очень много ошибок сделал?
— Да не так чтоб уж очень много, а, если сказать по правде, порядочно.
— Ну вот! Я так и знал! Мне никогда удачи не будет! — расстроился Костя.
— Здесь не в удаче дело, — говорю я. — Надо знать, как писать. Ты ведь учил правило?
— Учил.
— Ну, скажи: что в правиле говорится?
— В правиле? Да я уж и не помню.
— Как же ты учил, если не помнишь?
Я заставил его снова прочитать правило, в котором говорится о том, что безударные гласные проверяются ударением, и сказал:
— Вот ты написал «тижелый». Почему ты так написал?
— Наверно, «тежелый» надо писать?
— А ты не гадай. Знаешь правило — пользуйся правилом. Измени слово так, чтоб на первом слоге было ударение.
Шишкин стал изменять слово «тяжелый» и нашел слово «тяжесть».
— А! — обрадовался он. — Значит, надо писать не «тижелый» и не «тежелый», а «тяжелый».
— Верно, — говорю я. — Вот теперь возьми и сделай упражнение снова, потому что ты делал его и совсем не пользовался правилом, а от этого никакой пользы не может быть. Всегда надо думать, какую букву писать.
— Ну ладно, в другой раз я буду думать, а сейчас пусть так останется.
— Э, братец, — говорю, — так не годится! Уж если ты обещал слушаться меня, слушайся.
Шишкин со вздохом принялся делать упражнение снова. На этот раз он очень спешил. Буквы у него лепились в тетрадке и вкривь и вкось, валились набок, подскакивали кверху и заезжали вниз. Видно было, что ему уже надоело заниматься. Тут к нам пришел Юра. Он увидел, что мы занимаемся, и сказал:
— А, занимаетесь! Вот это хорошо! Что вы тут делаете?
— Упражнение, — говорю. — Ему Ольга Николаевна задала.
Юра заглянул в тетрадь.
— Что же ты тут пишешь? Надо писать «зуб», а ты написал «зуп».
— А какое тут правило? — спрашивает Шишкин. — У меня правило на безударные гласные, а это разве безударная гласная?
— Тут, — говорю, — такое правило, что надо внимательно списывать. Смотри, что в книжке написано? «Зуб»!
— Тут тоже есть правило, — сказал Юра. — Надо изменить слово так, чтобы после согласной, которая слышится неясно, стояла гласная буква. Вот измени слово.
— Как же его изменить? «Зуб» так и будет «зуб».
— А ты подумай. Что у тебя во рту?
— У меня во рту зубы, и язык еще есть.
— Про язык тебя никто не спрашивает. Вот ты изменил слово: было «зуб», стало «зубы». Что слышится: «б» или «п»?
— Конечно, «б»!
— Значит, и писать надо «зуб». В это время пришел Ваня. Он увидел, что мы занимаемся, и тоже сказал:
— А, занимаетесь!
— Занимаемся, — говорим.
— Молодцы! За это вам весь класс скажет спасибо.
— Еще чего не хватало! — ответил Шишкин. — Каждый ученик обязан хорошо учиться, так что спасибо тут не за что говорить.
— Ну, это я так просто сказал. Весь класс хочет, чтоб все хорошо учились, а раз вы учитесь, значит, все будет хорошо.
Тут опять отворилась дверь, и вошел Вася Ерохин.
— А, занимаетесь! — говорит.
— Что это такое? — говорю я. — Каждый приходит и говорит: «А, занимаетесь», будто мы первый раз в жизни занимаемся, а до этого и не учились вовсе!
— Да я не про тебя говорю, я про Шишкина, — ответил Вася.
— А Шишкин что? Будто он совсем не учился? У него по всем предметам не такие уж плохие отметки, только по русскому…
— Ну, не сердись, я так просто сказал. Я думал, что он не занимается, а он занимается, вот я и сказал
— Мог бы хоть что-нибудь другое сказать. Будто других слов нет на свете!
— Откуда же я знал, что это вас так обидит? По-моему, ничего тут обидного нет.
Тут снова отворилась дверь, и на пороге появился Алик Сорокин.
— Сейчас тоже, наверно, скажет: «А, занимаетесь!» — прошептал Шишкин.
— А, занимаетесь! — улыбнулся Алик Сорокин. Мы все чуть "от смеха не лопнули.
— Чего вы смеетесь? Что я такого смешного сказал? — смутился Алик.
— Да ничего. Мы не над тобой смеемся, — ответил я. — А ты чего пришел?
— Так просто. Думал, может, моя помощь понадобится.
— Может быть, и шахматы с собой захватил? — спросил я.
— Ах я растяпа! Забыл шахматы захватить! Вот бы мы и сыграли тут!
— Нет, ты уж с шахматами лучше уходи отсюда подальше, — сказал Юра. — Пойдемте домой, ребята, не будем им мешать заниматься.
Ребята ушли.
— Это они приходили проверить, учимся мы или нет, — сказал Костя.
— Ну и что же? — говорю я. — Ничего тут обидного нет.
— Что же тут обидного? Я и не говорю. Ребята хорошие, заботливые.
— А Ольга Николаевна сказала маме, что ты не ходил в школу? — спросил я Костю.
— Сказала. И маме сказала и тете Зине сказала! Знаешь, какая мне за это была головомойка! Ох, и стыдили меня — век помнить буду! Но ничего! Я и то рад, что все теперь кончилось. Я так мучился, пока не ходил в школу. Чего я только не передумал за эти дни! Все ребята как ребята: утром встанут — в школу идут, а я как бездомный щепок таскаюсь по всему городу, а в голове мысли разные. И маму жалко! Разве мне хочется ее обманывать? А вот обманываю и обманываю и остановиться уже не могу. Другие матери гордятся своими детьми, а я такой, что и гордиться мною нельзя. И не видно было конца моим мучениям: чем дальше, тем хуже!
— Что-то я не заметил, чтоб ты так мучился, — говорю я.
— Да что ты! Конечно, мучился! Это я только так, делал вид, будто мне все нипочем, а у самого на душе кошки скребут!
— Зачем же ты делал вид?
— Да так. Ты придешь, начнешь укорять меня, а мне, понимаешь, стыдно, вот я и делаю вид, что все хорошо, будто все так, как надо. Ну, теперь конец этому, больше уже не повторится. Как будто буря надо мной пронеслась, а теперь все тихо, спокойно. Мне только надо стараться учиться получше.
— Вот и старайся, — сказал я. — Я и то уже начал стараться.