— А что рассказывать? На Земле те же новости быстрее, чем наверху, распространяются. Пока я добирался к вам от космолифта, меня трое остановили с расспросами о ТФ-проекте. Зря я в форму вырядился… Да, а ещё один юный пионер по видео наскочил. Узнал, извинился и от имени звена потребовал, чтобы я у них на сборе выступил.
Мама улыбнулась:
— И ты согласился?
— Куда ж денешься? Хозяева Земли подрастают… — Дядя Исмаил подбавил в тарелку салата, придвинул голубцы.
— Ну вот, ещё одно звено целиком переманишь в космонавты! — Папа грустно наклонил голову, точно к чему-то прислушивался, и быстро зашевелил над столом пальцами левой руки. (Он у нас с мамой органист. Обучает музыке ребят.
А космос не признает. «Не понимаю, — говорит, — как это столько людей живут в этом безмолвии? В вакууме нет звуков. Значит, и человеку там не место. Человек не должен без музыки…»
И яростно шевелит пальцами, будто покоряет гибкие, чуткие клавиши своего мультиоргана. Он и меня хотел к музыке приохотить, но я дальше простых этюдов не продвинулась. Зато люблю на папу смотреть, когда он играет. И когда вот так задумывается, тоже…) Папа закруглил движение руки, словно взял какой-то особенный, слышный одному ему аккорд, но задел стакан сока, покраснел и спросил, сглаживая неловкость: — Значит, скоро штурмуете световой порог?
— Уже двести космонавтов прошли Камеру, — прожевав, ответил дядя Исмаил.
— А вы-то тут при чем? Вам-то чем гордиться?
Мне не хотелось обижать дядю — злые слова вырвались сами собой. От возмущения. Почему он не обращает на меня внимания? Называется, пришел в гости! Взрослые, если их двое среди детей, — ещё так-сяк. Лишь бы не забыли, зачем собрались. А уж если трое, да ещё мужчины, — ну, всё: или про хоккей, или про космос, другого не жди!
Дядю Исмаила поначалу мои слова задели. Он покраснел, надулся. А потом вдруг засмеялся и сказал:
— Да, конечно, ни при чем. Я ведь на разведочном «Муравье» ползаю. Ты же видела — это карлик с длинным любопытным носом… Строить засветовые корабли таких миниразмеров мы ещё не скоро научимся. Разве ты вырастешь — слепишь для меня коробочку по знакомству?
Я кивнула:
— Попробую.
— А чтоб быстрее это случилось, выпьем за твое восьмилетие… — Дядя Исмаил опрокинул над стаканом яркую бумажную бутылочку, понюхал колпачок, подмигнул мне и закончил: — Выпьем за тебя ананасного сока. И пожелаю я тебе три вещи и ещё одну: доброты, изящества и хорошей работы.
Он замолк, тщательно намазывая себе икрой кусочек поджаренного хлеба. Я знала дядину слабость изъясняться долго и мудрено, но тут все-таки не выдержала:
— А ещё одну?
— А ещё одну… — Он проглотил, подумал, закатил от удовольствия глаза и погрозил Туне: — Только чтоб твоя крокодилица не услыхала — пожелаю тебе веселого мужа…
Слух у Туни тонкий. Она взвилась чуть не до потолка:
— Как можно так забываться?
Никто в её сторону и бровью не повел. А мама жалостно покачала головой и заметила со вздохом:
— О себе подумай, малыш! Все твои ровесники переженились, даже Стае Тельпов. И тебе давно пора, а то в чем только душа держится!
Мама почему-то считает, что если дядя Исмаил женится, то сразу потолстеет. А по мне, пусть лучше остается худым, чем скучным.
Тут Туня громко застонала, подплыла к папе, потолкалась антеннами в его руку.
— Разрешите увести девочку спать? Не годится ребенку слушать подобные разговоры.
Папа, скрывая улыбку, посмотрел на часы:
— Пожалуй, и правда пора. Без четверти двенадцать.
Нет, это ж надо! Они теперь будут веселиться, праздновать мой день рождения, а меня отправляют спать! Где ж справедливость?
— Попрощайся перед сном, — поучала Туня. — Скажи родителям «спокойной ночи»…
Вот те на! А как же подарок?
— А подарок? — закричала я. Глаза мои против воли застлало слезами. Чувствую, разревусь сейчас, как какая-нибудь детсадовка. И стыдно, и ничего не могу поделать!
— Фу ты, память дырявая! Чуть не забыл, зачем ехал… — дядя Исмаил в притворном испуге хлопнул себя ладонью по лбу. Достал из кармана куртки каталожную карточку с перфорацией. Протянул мне:
— Владей.
Я повертела карточку в руках. Ничего особенного. Кусок картона, на нем знаки: шесть цифр, три латинские буквы. И всё. Ну, ровным счетом ничегошеньки. Мне стало ещё обиднее. Нижняя губа у меня сама собой потяжелела и оттопырилась. Я её прикусила побольнее, но она ползет, не слушается.
Я стерла слезы с ресниц и спросила дрожащим голосом:
— Что это?
— Да-да, объясните скорее, что это? — Туня заломила ручки и только что не рвала на себе антенны. Всем своим видом она отчаянно взывала: «Люди! Ребенок плачет! Что ж вы стоите? Бегите, спасайте — ребенок плачет!!!»
Дяде Исмаилу и в голову не пришло, что он переборщил.
Он не спеша встал, промокнул губы салфеткой, посмотрел карточку на свет:
— Здесь все написано. Видишь дырочки? Это перфокарта.
— Понимаю, не маленькая, — досадливо перебила я, сердясь на дядю за его манеру объяснять все с самого начала. -
Только зачем она мне?
Моего дядю не так легко сбить с толку. Выплеснув на пол остатки чая, он положил перфокарту в блюдце и с шутливым поклоном преподнес мне:
— А как же? Вдруг кто-нибудь засомневается или не поверит… Ведь я дарю тебе астероид.
— Астероид? — удивилась я. Вот это да! На всем белом свете один дядя Исмаил мог придумать такой подарок!
— Астероид? Алене? Ты шутишь! — папа безнадежно махнул рукой.
— Астероид? Странная фантазия. Такой громоздкий, неровный… — Мама даже расстроилась. — Алена обязательно оцарапается…
— Это нелогично — дарить небесные тела! — воскликнула Туня. — Какая от него польза?
— А что тут особенного? — дядя Исмаил пожал плечами и так посмотрел на всех, словно он, по крайней мере, раз в неделю приносил нам в пакетике по небольшому астероиду. — Обыкновенная малая планета. Спутник Солнца. Вообще-то они бывают разные. Но этот крошечный, чуть побольше вашей комнаты…
— И вы дарите мне целую планету?
— Астероид! — поправил дядя. — Я его позавчера открыл.
Рядом пролетал. Свеженький…
— И он будет мой? Насовсем? И я могу делать с ним что угодно? — Я ещё не верила своему счастью.
— Твой. Насовсем. Что угодно. Так и в Солнечном Каталоге зарегистрировано. Можешь убедиться.
Туня осторожно отобрала карточку, сунула её в щель перфоприемника на брюшке, перебросила изображение на большой настенный экран. Отворююсь окно в космос. И там среди звезд кувыркался кусок породы. Скала. Остров в пустоте.
Я во все глаза смотрела на астероид, боясь, что дядя Исмаил поднимется и скажет: «Налюбовалась? Я пошутил». И выключит экран. Растает изображение. И вместе с ним растает мой подарок. Но астероид кружился как заводной и исчезать не собирался. Подумать только! Мой собственный астероид! Весь целиком! Это и диктор подтвердил: перечислил цифры и буквы, которые на карточке, назвал параметры орбиты. А после:
«Аленкин астероид. Принадлежит пожизненно или до иного волеизъявления Алене Ковалевой». И мой солнечный позывной, полностью. Это ж любой запросит Информцентр, а ему диктор этак вежливо и непреклонно: извините, мол, дорогой товарищ, этот астероид занят. Принадлежит Алене Ковалевой. Значит, мне!
Тут же не то важно, что у меня ни с того ни с сего собственность появилась. Другой проживет — улицы его именем не назовут. А в мою честь целая планета: Аленкин астероид. Хочешь не хочешь — гордиться будешь. Постараешься всю жизнь себя не уронить!
Взяла я у Туни карточку, ткнулась дяде Исмаилу в колени, еле выговорила: «Спасибо!» Дядя Исмаил прижал мне ладонью волосы на затылке, пощекотал пальцем шею:
— Ну же, ну же, Аленушка! Чего ты разволновалась?
Другим монояхты дарят. Надувные города. Аэролеты. Даже маленькие космопланы. А я уж чего смог…
— Да что вы, дядя! — пробормотала я. — Это же такой подарок! Такой… Вы ничего не понимаете!