Не пытался ли Карл своими постоянными упоминаниями о его дорогом друге адмирале сказать ему, что он все-таки поддерживает дело гугенотов? Что на уме у Катрин де Медичи, которую многие обвиняли в убийстве его матери? Что она готовит ему?
Он редко надолго сосредоточивался на чем-то одном; увидев Лувр, одно крыло которого тянулось вдоль набережной, а второе располагалось перпендикулярно первому, он поглядел на башни дворца с узкими окнами и вспомнил о молодой женщине, ехавшей возле королевы-матери.
— Я заметил возле королевы-матери очень красивую даму, — сказал Генрих. — У нее потрясающие голубые глаза. Я никогда прежде не видел таких.
Король засмеялся.
— У моей сестры черные глаза, — сказал он.
— Я слышал, ее глаза — красивейшие во Франции, — произнес жених. — И все же кому принадлежат голубые глаза?
— В Эскадроне моей матери одна дама славится цветом своих глаз. Кажется, брат, вы говорите о Шарлотте де Сов.
— Шарлотта де Сов, — повторил Наваррец.
— Она принадлежит к свите моей матери и является женой барона де Сов.
Наваррец радостно улыбнулся. Он надеялся, что в ближайшие недели ему удастся часто видеть женщину с голубыми глазами. Было приятно узнать, что она замужем. Незамужние дамы часто доставляют хлопоты, нежелательные для жениха.
Войдя в просторный зал и бросив ленивый взгляд на медленно текущие воды Сены, он подумал о мадам де Сов; при этом Генрих испытал исключительно приятное чувство.
Король, лежа в своих покоях на турецком ковре, кусал ногти. Он был грустен. Никто не смел приближаться к нему. Даже любимые соколы монарха, сидевшие в комнате на насесте, не радовали его. Собаки убежали от Карла; они, как и слуги короля, почувствовали приближение безумия. Он испытывал ощущение тревоги; обычно это бывало связано со страхом. Иногда, когда он стоял у окна, ему казалось, будто он слышит доносящиеся до него крики — предостережение об опасности. Он чувствовал, что близится беда, и боялся ее.
Он не мог доверять матери. Что она задумала? Он с беспокойством поглядывал на свою полнеющую жену. Мать не позволит этому ребенку преградить путь к трону ее любимому Генриху. Если она хочет видеть герцога Анжуйского у престола, что она готовит для ее сына Карла?
Зловещую тишину улиц нарушил внезапный шум. О чем говорили с такими серьезными лицами люди, собравшиеся в группы? Что означали буйства в тавернах? Было чистейшим безумием приглашать гугенотов и католиков в город; это сулило несчастья, кровопролитие. Карл увидел себя в роли узника, ощутил мерзкий запах тюрьмы; в его воображении он подвергался пыткам, а потом ему отсекали голову. Он захотел посмотреть на льющуюся кровь, отхлестать плетью своих собак. Однако, поскольку в нем оставалась частица психического здоровья, он помнил об угрызениях совести, следовавших за актами насилия, о том, с каким ужасом он смотрел на забитую до смерти любимую собаку.
В комнату кто-то вошел; Карл не посмел обернуться и посмотреть на гостя. Он боялся увидеть улыбку матери. Говорили, что у нее есть отмычки, способные открыть любые двери французских дворцов, и что она часто бесшумно проникает в разные комнаты, чтобы, спрятавшись за шторами, слушать государственные тайны, наблюдать за тем, как дамы из Летучего Эскадрона занимаются любовью с мужчинами, выбранными для них королевой-матерью. Катрин играла важную роль во всех его фантазиях и страхах.
— Карл, мой любимый.
Он радостно вскрикнул — возле него стояла не мать, а Мадлен, старая няня.
— Мадлон! — Он обратился к ней, как в детстве.
Она обняла его.
— Мой малыш! Что тебя мучает? Скажи Мадлон.
Через некоторое время он немного успокоился.
— Эти люди на улицах, Мадлон. Им не следовало находиться там. Католики и гугеноты собрались вместе. Это я позвал их сюда. Вот что меня пугает.
— Это сделал не ты, а другие.
Он засмеялся.