– Давай оставим это, Тед. – Все же та ночь ничего не значила, просто осколок прошлого.
Тед увидел опустошенность и безнадежность в ее взгляде, своих самых непримиримых врагов, с которыми невозможно договориться, в страхе и отчаянии он обшаривал взглядом комнату, пока не наткнулся на розы.
– Красивые цветы. Откуда они у тебя?
– Купила.
– Ты купила себе розы?
– Что тут такого?
– Ничего. Просто не могу припомнить, чтобы раньше ты сама себе покупала розы, вот и все.
– Ты все время твердишь, что каждый может измениться. Разве это не относится ко мне?
Тед пожал плечами, его губы искривились язвительной ухмылкой, вызывая в ней раздражение.
– Если уж тебе необходимо знать, – колко добавила она, – мне подарил их мужчина.
– Кто?
– Нил Фредриксон.
– Кто этот чертов Нил Фредриксон?
– Заведующий нейрохирургией.
– Браво. Долго ли это продолжается?
– Я совсем не уверена, что это твое дело. – Она проверяла его, проверяла себя, только начиная проявлять неповиновение, еще не зная, на что способна и к чему это приведет, и поэтому с непривычки зашла дальше, чем собиралась.
Эйли стояла возле тахты, еще не сняв куртки, смотрела на них, слушала. Они больше не замечали, что она здесь, больше не замечали никого, кроме самих себя, даже не обратили внимания, когда она прошла прямо мимо них, под самым носом у них, прочь от них, испугавшись их, устав от них, удалилась от них на кухню, открыла холодильник и застыла в холодном белом свете совершенно неподвижно.
Джулия отметила для себя, как Эйли вышла, но осталась на месте, хотя она тоже понимала, что больше не существует в этом их мире. Руки Энн все так же напряженно скрещены на груди, а Теда заносило все больше, он размахивал руками, стиснув в правой девятифунтовый винчестер, словно былинку.
– Черт возми! – орал Тед. – Вот именно, это мое дело.
– Я теперь свободна, помнишь? – каждое слово слетало быстрее, быстрее, легче, чем предыдущее, кольцо из слов, все новые, резкие, опьяняющие. – Разве ты не этого добивался?
– Ты прекрасно знаешь, чего я добивался, вовсе не этого.
– Я могу делать все, что захочу, – напомнила Энн.
– Вот как? Прежде всего, я не думаю, что твои похождения пойдут на пользу нашим дочерям.
– Похождения? Я ужинаю с приятным человеком впервые с тех пор, как ты ушел, и это называется похождениями?
Тед кивнул.
– Ты поступаешь так, просто чтобы заставить меня ревновать. Ладно. Это я могу принять.
– О Боже, да почему все непременно должно иметь отношение к тебе? Неужели ничего из того, что я делаю, не может быть только моим?
– Кто у тебя еще есть? – потребовал он.
– Не валяй дурака. Никого. Никого нет. – Она запнулась, понизила голос. – Может, перестанем? В чем дело? Мы же собирались больше этим не заниматься, помнишь? Ты только послушай нас. – Она тряхнула головой.
– Я задал тебе вопрос, – настаивал он, уже не слыша ее. Она видела его таким прежде бессчетное количество раз, когда что бы она ни говорила, ничто не могло подействовать. – Кто у тебя еще есть?
– Тед, пожалуйста. Прекрати. Перестань.
Но он не мог остановиться.
– Вот, значит, как? Значит, все сводится к этому? К твоей свободе. Так, да? Так, Энн?
– Что ты хочешь услышать от меня?
– Какая разница, чего я хочу? Тебе же явно наплевать, чего я хочу.
– Тед, перестань. Ты ничего не понимаешь.
– Я только начинаю понимать. Да, наконец-то я начинаю кое-что понимать. Я хочу, чтобы ты мне сказала. Скажи мне, Энн. В этом дело?
– Да. Получил? – теперь и она кричала. – Да. Ты это хотел услышать? Да. Я жду не дождусь, когда придут эти документы. Я не могу дождаться, чтобы подписать их. Боже мой, я просто не могу дождаться.
Он неистово взмахнул руками, продираясь сквозь ее слова, на мгновение сталь ружья блеснула на свету.