Сначала окунали их головой в бочку с медом, а потом весело жевали, – Тед рассмеялся, и его победный смех эхом раскатился впереди.
– Ну, папа! – взмолилась Эйли.
– Я говорила тебе, он всегда врет, – сурово напомнила Джулия.
– Это называется не врать, а рассказывать байки. Если вы собираетесь охотиться, вам придется рассказывать байки. А следующему рассказчику положено переплюнуть предшествующего. Ты будешь следующей, Джулия?
– А кто вообще сказал, что я хочу охотиться?
– Тс-с-с, – предостерегла их Эйли. – Смотрите.
В пяти футах от них из-за толстого ствола дерева высунула головку олениха, широко раскрыв шоколадного цвета глаза, настороженная, любопытная, ее крупные заостренные уши чуть подрагивали, им было видно, как в них трепещут короткие белые волоски.
– Мы выстрелим в нее? – спросила Эйли.
– Нет, Эйли, вот послушай, убивать самок не положено по закону.
– Почему?
– Потому что тогда на следующий год не останется оленей.
Они замерли, прислушиваясь к собственному дыханию и к подземным шорохам, которых не замечали раньше и которые теперь вдруг словно заполнили собой пространство между людьми и животными, а олениха, вскинув голову, разглядывала их. Потом так же внезапно она развернулась на длинных тонких ножках и снова скрылась в лесу.
– Я проголодалась, – пожаловалась Джулия, как только они опять двинулись вперед. – Когда мы будем есть?
Днем, пока Тед спал, растянувшись поверх своего спальника, разбросав руки и ноги по земле, раскрыв наполненный слюной рот, Джулия увела Эйли к большой сосне неподалеку, чтобы преподать ей ежедневный урок. Это тайное обучение продолжалось уже много лет: Джулия выставляла оценки в книжках-раскрасках в зависимости от того, насколько хорошо Эйли удавалось не вылезать за контуры рисунков; Джулия делилась тайными сведениями об учителях, к которым попадет Эйли, и о том, как лучше вести себя с ними; Джулия объясняла происходившее на переменах; Джулия расшифровывала споры родителей, которые просачивались сквозь закрытые двери и расползались по дому, словно дым; Джулия подавала готовые выводы, так что Эйли, покладистая и беспечная, привыкла получать от нее информацию на блюдечке.
Джулия смотрела в открытое лицо Эйли. Эта мягкость и податливость тревожили ее. Она знала, какой опасностью они могут грозить, как легко ее обмануть. Каждый урок был направлен на то, чтобы закалить ее, умерить эту доверчивость, которая другим людям казалась в Эйли такой привлекательной чертой. Джулия взяла на себя труд научить Эйли тому, чему не смогла научить их мать. Как быть практичной, умной и хитрой. Как уцелеть. Тому, что ей знать было необходимо. Однажды Джулия заставила Эйли проползти целый квартал под припаркованными машинами, словно таким способом можно было вытравить из нее слабость. В конце концов, только взрослые с такой пылкой сентиментальностью цепляются за утверждение, что детство должно продолжаться как можно дольше.
Она отобрала у Эйли стебель крапивы, который та вертела в руках. Помолчала. Джулия в свои тринадцать лет обладала безупречной выдержкой.
– Никогда не верь ему, – сказала она тихо и яростно. – Никогда. Никогда.
Эйли кивнула.
– Никогда не верь никому.
В этот вечер Эйли, Джулия и Тед сидели вокруг маленького костра, который они развели под присмотром Теда. У их ног мерцали крохотные языки пламени, озаряя нижнюю часть лица слабым оранжевым светом, волосы их пропахли пеплом и дымом.
– Ну что ж, может, мы и не принесем оленьих рогов для украшения кабинета, но как хорошо побыть здесь, где легко дышится. – Тед пропустил через пальцы горсть земли.
– Как хорошо, – сонно согласилась Эйли.
Тед улыбнулся. Эйли, чьи сомнения все еще так легко было успокоить, чью любовь не нужно завоевывать заново каждый день, которая все еще любила его, даже сейчас любила.