Все всегда оказывается банально в конце концов. Каждая вторая современная семья, увы… При занятости родителей, при их погруженности в свои проблемы — чего только не напридумывают подростки. И потом сами верят в это и готовы доказывать свою правоту с пеной у рта!
Беда века.
Если бы, скажем, у меня вдруг объявилась дочь, — сколько времени я могла бы ей посвящать? Пять часов в неделю? Шесть? Представляю, какие сказки она принялась бы высасывать из пальца, чтобы хоть как-то привлечь внимание вечно где-то занятой, а дома вечно усталой мамы!
Только вот жабы с небес…
Торнадо.
Только вот вода в раковине…
Надо уточнить. В конце концов, Молдер мог и напутать. Или придумать так же, как придумывает страсти-мордасти Шэрон. В нем слишком много инфантильного, и он до сих пор не в силах примириться с тем, что жизнь куда преснее, чем представляется в детстве. Неужели он мог пойти на такое — просто чтобы было интереснее?
Надо спросить его прямо.
Ладно, пора заканчивать здесь. Работа есть работа.
— Простите, еще один вопрос, миссис Ос-бери. Возможно, он покажется вам несколько бестактным, но работа есть работа. Вам никогда не доводилось заподозрить, что ваша дочь беременна?
Лицо миссис Осбери перекосилось.
— Как вы можете говорить такие гадости! Ей всего пятнадцать лет! Конечно, нет!
— Я только спросила, миссис Осбери. Только спросила. Простите.
— Моя дочь — приличная девушка!
— А у вас были еще дети? Миссис Осбери поникла.
— Да, — тихо сказала она. Весь ее гнев, весь апломб сняло как рукой. — Была еще одна девочка, Тереза. Она умерла.
— Когда ей было восемь лет? — уточнила Скалли.
— Восемь недель. Всего лишь восемь недель. Это страшная история, агент Скалли, страшная…
Сердце Скалли, казалось, пропустило такт.
— Я была в командировке. Первая командировка после родов, я так рада была вырваться… А Джим повез ее в колясочке гулять, и… зашел за продуктами… и тут — какой-то грузовик выскочил на тротуар.
Голос ее набряк близкими слезами.
Как это рассказывала Шэрон? Им нужна была младенческая кровь для жертвоприношений. Терезу тоже принесли в жертву, а он потом сказал, что ее задавило на дороге…
— Это муж вам все рассказал? — медленно проговорила Скалли.
— Да, конечно… Я приехала как раз на следующий день… а она уже кровкой истекла, моя бедняжка, ни кровиночки в ней не осталось…
Она всхлипнула. Отвернулась. Скалли резко встала.
— Пожалуй, я тоже выпила бы сейчас воды, — пробормотала она.
Вода задерживалась.
Вода задерживалась потому, что, едва мркчи-ны оказалась вдвоем на кухне и хозяин подставил стакан под струю из крана, Молдер спросил, глядя прямо в его слегка склоненную спину:
— Вы все это делали?
Спина замерла, словно в одночасье ороговев. А потом стакан с хрустом разлетелся в пальцах мистера Осбери, раздавленный непонятной судорогой.
Тяжело дыша, Джим обернулся наконец.
— Я убил бы любого, кто хоть попытался бы сделать с нею что-то вроде этого, — хрипло сказал он. Его глаза пылали.
Впрочем, Молдер смотрел уже не на него. У кухни была вторая дверь — тяжелая, обитая железом. Как будто за нею держали бешеную гориллу.
— Убил бы… Любого… — рассеянно повторил Молдер. — Как-то это не по-христиански.
Джим отвернулся к окну. За окном совсем смерклось, и время от времени вдали полыхали пока еще беззвучные молнии. Поздняя гроза.
Поздняя гроза приближалась.
Молдер, напрягаясь, приоткрыл эту, казалось, многотонную дверь.
— Бог ненависти направит длань твою… — словно в трансе, пробормотал Джим, уставясь на стремительно вспучивающиеся над городком тучи. — Длань твоя наказует больно всех, праведностью кичащихся…
Цементная узкая лестница круто уходила вниз, в непроглядную темноту, жуткую, как бездна.