Ордер на обыск испрашивать, прямо скажем, некогда.
— Ты с ума сошел. Мне опять придется вытаскивать тебя из кутузки.
Он чуть улыбнулся.
— Тебя это до сих пор раздражает? Пора бы привыкнуть.
— Я собиралась в спешке и прихватила совсем мало карманных денег. Если что — у меня не хватит на залог.
— Значит, я сгнию в тюрьме.
— Фокс, что ты из кожи лезешь вон? Тут же не садилось летающее блюдце! Мы расследуем простое убийство! Отвратительное, мерзкое, — но обыкновенное. Даже если оно ритуальное, — мало ли сумасшедших на свете!
— Сумасшедших много, — задумчиво сказал Молдер. — А вот нормальных, которые действуют, как сумасшедшие — раз-два и обчелся. И я подозреваю, что нам лишь кажется, будто они действуют, как сумасшедшие.
— Все равно мы найдем всего лишь убийцу. Обыкновенного убийцу. И даже если он начнет плести что-нибудь про ангелов и демонов, — это будет обыкновенный убийца, понимаешь? Он преступник, а мы — сыщики. И все! Все!!
Он будто не слышал.
— Я подозреваю, — продолжал он так же задумчиво и неторопливо, — что они действуют не менее нормально, чем мы, когда, скажем, собираемся в банк, чтобы снять немного наличных денег в дорогу. Мы садимся в машину, включаем зажигание, давим на газ. Только… понимаешь, Скалли, — и он заглянул ей в глаза с высоты своего роста, — у них рычаги иные. И коробка передач устроена не так.
В темноте за окном полыхнуло уже совсем неподалеку, и почти сразу в отчетливо дрогнувшую стену школы осадным тараном вломился гневный, трескучий раскат грома.
Мгновением раньше миссис Пэддок положила сухую ладонь на забытую Скалли авторучку.
От обвалившегося с небес удара она даже чуть присела, тихонько взвизгнув. Как и подобает пожилой и беззащитной старой деве, она боялась грозы.
Когда светозарные молнии, прилетая с невообразимых высот, шутя раскалывали этот мир, — миссис Пэддок особенно отчетливо понимала, что есть кто-то выше и сильнее нее.
И не просто сильнее и выше, — а совершенно иной.
Либерти-сквер Милфорд-Хэйвен, Нью-Гемпшир 17.45
Уже накрапывал дождик, без обиняков грозя вскорости превратиться в потоп. Все, кто имел к тому хоть какую-то возможность, спешили забиться под крыши. И лишь четыре зонта замерли неподвижно под поредевшей яркой кроной одного из кленов, украшавших центральную площадь городка.
Крупные, веские капли понемногу разгоняющегося ливня равнодушно барабанили по этим зонтам точно так же, как несколькими часами раньше — по зонтам Скалли, Молдера и шерифа. Каплям было все равно. Ливню было все равно.
Тра-та-та-та-та…
Людям было — не все равно.
Им было страшно.
— Я чувствую совершенно отчетливо, к нам пришел темный ангел, — настойчиво, и уже не пытаясь скрывать ужаса, повторяла Дебора Браун. — Я не знаю, кто он и где, но чувствую — он совсем близко. Понимаете? — она буквально захлебывалась. — Совсем близко! Он требует от нас жертвы!
Пол Витарис уже -несколько часов не вспоминал о горькой невозможности купить яхту.
— Мы очень давно не приносили жертв, — сказал он, опасливо втягивая голову в плечи.
Неужели, думал он, я сжег тогда повестку всего лишь потому, что струсил идти воевать? Вьетконг. Ведь он стрелял по-настоящему, Вьет-конг. Но это было как бы не в счет, я об этом, казалось, не думал. И больше четверти века жил этим воспоминанием: так храбро, так эффектно — посреди площади, посреди толпы, перед двумя десятками телекамер. И антивоенные корреспонденты ловили каждое мое слово микрофонами и блокнотами. Во имя убеждений сознательно решиться на шесть месяцев тюрьмы — какой героизм! А со стороны администрации — какой произвол! Какие репрессии!
Четверть века…
Полный оверкам. Самдэй. Вот и настал этот самый самдэй.