«Черт бы побрал эту бабу!»
«Прошу!» Куницын как истинный джентльмен и сотрудник органов пропустил даму вперед. Та замерла, едва войдя, и настороженно огляделась. Потом, увидев поблизости стул, переместилась на него каким-то текучим движением. Пролилась из одной точки пространства в другую и застыла, превратившись в ледяную скульптуру.
Остапчук, позабыв представиться, молча утихомиривал ветер в голове, вызванный появлением женщины. «Впечатляет. Определено впечатляет». Старший следователь забыл, что эти же самые слова он уже произносил, и совсем недавно, и именно в той самой «нехорошей» квартире. «Но уж красивой-то ее не назовешь. Так, есть что-то… своеобычное… мгм… ведьминское? Нет, другое… Не-по-нятно».
Разговор с подозреваемой длился не более пятнадцати минут. Ровно столько ему понадобилось, чтобы уяснить: разговор бессмыслен, он ничего не добьется. Абсолютно. Решительно ничего. Беспросветно. Как и подсказывало заранее чертово шестое чувство. «Что вы делали вчера вечером после восемнадцати часов?» — «Не помню». — «Кто убил вашего мужа?» — «Не знаю. Вы уверены, что у меня есть муж?» — «Был. Но его убили. Жестоко убили. Вчера. И вы в это время были дома». — «Я не помню. Я ничего не знаю». — «Ну хоть как ваше имя вы помните?» Пауза. Напряжение во взгляде. Страх. «Нет. Я не помню своего имени». — «Вас зовут Диана Димарина. Вы пишете книжки. У вас литературное реноме. Вы ничего этого не помните?!» — «Диана?…» Выдавила, будто ощупывала языком буквы и слоги. Удивление. Недоверие. Снова страх. «Это не мое имя. Я не чувствую его своим». — «Хорошо. Оставим это. Со своей биографией вы сможете ознакомиться позже, если в этом есть необходимость. А сейчас я хочу знать, зачем вам понадобился сразу после убийства вашего мужа Минотавр и кто это такой». — «Шеф, это из мифологии. Чудовище с головой быка…» — «Вас не спрашивают, лейтенант. Это я и без вас знаю. Госпожа Димарина, ответьте, кого или что вы имели в виду, говоря о Минотавре?» — «Я… я не помню». Виноватая полуулыбка, легкое пожатие плечами. Она не хитрила и не лгала — Остапчук это видел. С такими глазами не лгут. В ее взгляде сейчас не было ничего — только опустошенность. Почти стерильность. Из глаз ее смотрела душа, по которой прошлись ластиком, стерев все — прошлое, настоящее и, возможно, будущее. «А лабиринт? О какой карте вы спрашивали?» — «Лабиринт… Он вокруг. Он везде. Он вышел из ниоткуда. Как затонувший город появляется из волн и снова уходит в океан». — «Мгм… А где вы провели эту ночь?» — «Там. — Взмах рукой. — Улицы, парк, скамейки. Город. Я была в городе. Он похож на лабиринт. Но он не лабиринт. В городе спокойно. В лабиринте — нет. Хочется наружу. А он не пускает. Крепко держит». — «Шеф, по-моему, картина ясна. Это не в вашей компетенции». Лейтенант Куницын позволил себе отыграться. Его почти раздражало нежелание начальства признать очевидное — шизофрению, столь однозначно демонстрируемую женщиной. «Молодая, тридцати нет — а психушка уже обеспечена», — едва ли не с укоризной думал лейтенант, крепко убежденный в том, что любая психопатия — от распущенности, безответственности и отсутствия цели в жизни.
Остапчук молчал. Долго. Угрюмо. И даже колечки дыма, выпархивавшие из трубки, имели унылый и недовольный вид, точно говорили: «Не нравится нам эта ситуация. Очень неправильная ситуация. И убийство это, если уж на то пошло, тоже неправильное. А расхлебывать все равно придется — хоть первой попавшейся калошей». Умные колечки. Понимают, что к чему. В отличие от желторотого лейтенанта — с которым все-таки придется согласиться, как бы ни хотелось сделать обратное, отослав его вон из кабинета.
«Лейтенант, проводите госпожу Димарину в комнату отдыха и предоставьте ей все необходимое». — «Понял, шеф».