Ну подумай, зачем ему лишать себя раньше времени хорошего повара и носильщиков? А потеря бдительности объясняется элементарно: откуда бригаденфюрер мог знать, что один из этих гренадеров угодит к нам в руки?
– Он, возможно, и не мог знать, – согласился Вовк. – А вот чем думал умник-разумник, который только що предоставил бывших явных дезертиров самих себе? Разве в его башке не могла шевельнуться думка, що они при удобном случае снова смажут пятки салом и в бега подадутся? Неужто нельзя было сейчас сунуть их по одному в каждую группу под надежный присмотр? А зачем швабы вообще вздумали дробиться на части?
– Их командир считал, что так будет легче пробраться к перевалу. Невдалеке от общего пункта сбора всего отряда эта группа планировала снова собраться всем своим составом в одиннадцать стволов.
– Не нравится мне все это, друже, – задумчиво проговорил Вовк. – Ни эсэсовский генерал, который позволил пойманным дезертирам проникнуть в свои тайные планы. Ни старший группы, отпустивший эту троицу, по сути дела, на все четыре стороны. Ох и не нравится… – скривил он губы.
Старший лейтенант умоляюще сложил на груди руки.
– Пластун, не начинай снова свои ненужные мудрствования. Ну, что тебе не нравится? Согласен, в отдельных действиях фрицев иногда отсутствует логика. Ну и что? Разве им сейчас до нее? Да каждый из них, начиная от самого кичливого генерала и кончая последним вшивым ефрейтором, сегодня думает и заботится только о своей шкуре. А то, что пленный не врет, подтверждают известные нам с тобой факты.
Старший лейтенант снова нагнулся над картой. На ощупь пошарил по валуну ладонью, отыскал и взял пальцами тонкий, острый осколок камня.
– Смотри, пластун. Наш корпус и ваша дивизия заняли в округе почти все леса и населенные пункты. Сторожевые посты, служба наблюдения и мотопатрули контролируют автостраду, все шоссе и дороги, а также горные тропы, ведущие к перевалу. Но участки местности, где отсутствуют или крайне редки линии коммуникаций, практически вне нашего контроля и, выражаясь военным языком, являются ничейными. Это, в первую очередь, относится к глухим лесным и горным районам. Именно в таком месте и должен бригаденфюрер со своей группой попытаться выйти к перевалу. Наиболее подходящими для этой цели могут быть два участка: охотничий заповедник, на территории которого мы сейчас находимся, и труднопроходимое горное ущелье километрах в двадцати севернее нас. Фрицы прямо из кожи вон лезут, чтобы привлечь наше внимание к заповеднику: выскочили без нужды на мост, неизвестно для чего обнаружили себя у складов, совершили на погибель себе нападение на машину. И покуда мы гоняемся за этой мельтешащей перед глазами мелочью, матерое зверье спокойно пробирается к перевалу по ущелью. Чего тут неясного?
– А если это зверье пробирается к союзникам в ином месте?
– Фельдфебель слышал, что бригаденфюрер и гестаповец говорили именно об ущелье. Причем обсуждали, как незаметнее проскочить мимо какого-то заводика и мельницы. Присмотрись на карте к этому ущелью. На изгибе, где оно ближе всего подходит к шоссе, построена сыроварня. А на пересечении ущелья с рекой стоит и мельница. Так что все сходится в аккурат… просто и без затей.
– Вот именно – слишком просто, – отозвался Вовк. – А если наш генерал как раз из затейников? И раскручивает сейчас с нами примерно такую комбинацию. Поначалу привлек внимание к заповеднику, затем подсунул дезертира-пленника с «дезой», щоб мы кинулись к ущелью с мельницей и сыроварней. А сам в этот момент крадется потихоньку к перевалу где-то в другом месте. Ну хотя бы ось тут, – ткнул взводный в карту ногтем мизинца. – Чем поганое местечко? Лощина, болотце, два ручья с топкими берегами. Никакой мотопатруль не страшен.