Она подвела меня к другой двери; я на цыпочках обошел хозяйку и открыл ее. За дверью находился громадный зал, размером с половину футбольного поля, с паркетом и витражами на окнах, которые можно было бы разглядывать часами. У стен стояли десятки стеклянных шкафов, в которых, как я без труда понял, находилась мечта почти каждого, за исключением меня, американца: шапочки, перчатки, туфли, майки и трусы, и всё это для бейсбола. И открытки, сотни, тысячи, а может быть, десятки тысяч открыток.
— Кто-то опустошил эти два шкафа, — сказала миссис Гроддехаар, показывая на одну из стен. С сигареты упал столбик пепла. Я глубоко вздохнул.
— Раз уж это я курю, то, пожалуйста, не стряхивайте пепел на пол, а то меня прислуга расстреляет, — вполголоса проговорил я.
— Займемся экспонатами, — ответила хозяйка, нисколько не смутившись.
— Я в этом не разбираюсь, — пожал я плечами. — Чувствую, это нечто весьма впечатляющее, но я, к сожалению, исключение — бейсбол меня совершенно не интересует.
— Так же, как и меня, — сказала она, нисколько не удивившись. — Пойдем. — Она потащила меня за руку к ближайшему шкафу. К счастью, в нем находились не трусы и носки, а только открытки. — Могу тебе перечислить: это Маурициус, а это Ди Маджио, а это Сенивола, а это Стан Кузински, Волак, Мило Дривач, О'Хара и так далее. Кроме того, есть еще обширная коллекция автографов: Бад Свир, Лэнни Цукерман, Хюрли, Бромберг…
Оглядевшись вокруг, я наткнулся взглядом на вазу; она выглядела не слишком впечатляюще, к тому же стояла отдельно, на подставке, а не в витрине. Дав понять миссис Гроддехаар, что внимательно ее слушаю, я быстро метнулся в сторону и схватил вазу, после чего подставил ее под сигарету хозяйки, а затем стряхнул пепел сам. Поблагодарив меня кивком, она продолжала:
— …Лайсек, Сэтердей, Пьоджи, Карневал, Уайт — Уайт Эрни, а не тот увалень Джо, — уточнила она.
— Ну, это ясно, — кивнул я.
Она замолчала и посмотрела на меня:
— Ты, случайно, не издеваешься?
— Нет, но я в самом деле не вполне понимаю…
— Ладно, — прервала она меня, уже не в первый раз. Я вполне мог представить, сколько мне понадобится многоточий, чтобы передать на бумаге наш разговор. — Который час?
— Без двенадцати одиннадцать.
Скрипнула дверь. Миссис Гроддехаар ловко швырнула сигарету в вазу и повернулась.
— Телефон, мэм. — Горничная присела в полупоклоне, а затем направилась к нам, неся в вытянутой руке телефонную трубку. Она подала ее хозяйке, та отошла на три шага и прошипела:
— Слушаю?
Горничная слегка повернула голову ко мне и прошептала:
— Эта ваза стоит почти шестьсот тысяч, не разбейте. — Прежде чем я успел что-либо ответить, миссис Гроддехаар рявкнула:
— Нет!
Сунув трубку в руку девушке, она подтолкнула горничную к двери.
— Как я и ожидала, — обратилась она ко мне, — они здесь… Прошу прощения… Столик и стулья сюда, будем пить кофе! — крикнула она вслед девушке, затем снова повернулась ко мне: — Каждую пятницу, примерно в половине двенадцатого, кто-то что-нибудь крадет — перчатки, мячи с автографами, шапочки со следами пота какого-нибудь Мэтьюса…
— Не понял. Вы знаете, в какое время произойдет кража, и не можете этому помешать?
— Именно так, — словно с легким удивлением, кивнула она. — Сам скоро увидишь, юноша.
Судя по выражению ее лица, мне предстояло увидеть нечто весьма интересное.
— Как я говорила — эти экспонаты меня совершенно не возбуждают, но я терпеть не могу… Ах да, это я тоже говорила!
Дверь открылась, и вошла целая процессия — двое пожилых камердинеров и три девушки, которые мгновенно поставили в указанном хозяйкой месте столик и два креслица, расставили кофейный сервиз, наверняка из… Где и когда делали лучшие в мире сервизы?
Мы сели.