В то время как большинство его коллег всегда были деликатны и не позволяли себе замечаний относительно его солидной фигуры, Флавия без малейшего стеснения шутливо звала его «старой бочкой». Кроме того, она носила исключительно джинсы и свитера, чтобы никто не принял ее за женщину-полицейского или, что еще хуже, за деловую женщину. В остальном она была почти идеальной помощницей.
Флавия ответила шефу сияющей улыбкой. За несколько лет совместной работы с генералом она многому научилась, в основном благодаря тому, что Боттандо разрешал ей делать ошибки, а потом самой же их исправлять. Он был не из тех начальников, кто смотрит на подчиненных, как на стадо баранов, любым из которых в случае неприятностей можно пожертвовать. Напротив, генерал испытывал даже некоторую гордость, занимаясь лишь общим руководством и предоставляя подчиненным значительную — естественно, неофициально — самостоятельность в действиях. Флавия больше чем кто-либо приветствовала такую свободу и стала отличным специалистом во всех областях, за исключением определения авторства картин.
— Звонили карабинеры с Кампо-дей-Фьори. Они кого-то задержали и хотят привести к нам, — сообщила Флавия. — Говорят, взяли его сегодня ночью при попытке проникнуть в церковь. Он рассказал им странную историю, и они полагают, это по нашей части.
Резкий акцент, белая кожа и светлые волосы выдавали в ней уроженку северо-западной Италии. И даже если бы Флавия не была красавицей — а она ею была! — в Риме, где натуральные блондинки практически не встречаются, она все равно не осталась бы незамеченной. Боттандо принял ее на работу, когда она училась на последнем курсе Туринского университета; получив приглашение работать в Риме, Флавия бросила учебу. Правда, она все время твердила, что обязательно окончит университет, и даже использовала это как повод для сокращенного рабочего дня, но Боттандо не верил, что ей удастся получить диплом — слишком уж много сил Флавия отдавала работе.
— Тебе объяснили, в чем дело?
— Нет. Что-то связанное с картиной. Им показалось, парень слегка не в себе.
— На каком языке он говорит?
— На английском и немного на итальянском. Не знаю, правда, насколько хорошо.
— Значит, допрашивать его будешь ты — сама знаешь, какой из меня полиглот. Дай знать, если будет что-нибудь интересное.
Флавия шутливо отсалютовала, приложив два пальца к небрежно спадавшей к виску челке, и они разошлись по своим рабочим местам: она — в тесную комнатку, которую вместе с ней делили еще три сотрудника, генерал — в просторный кабинет на третьем этаже, роскошно убранный крадеными произведениями искусства.
Усевшись в кресло, Боттандо начал просматривать утреннюю почту, лежавшую аккуратной стопкой на столе. Обычная чепуха. Он печально покачал головой, тяжело вздохнул и смел всю стопку в мусорную корзину.
Через два дня он обнаружил у себя на столе пухлую папку. В ней находились материалы допроса арестанта, доставленного карабинерами. Судя по объему папки, Флавия, как всегда, подошла к делу добросовестно. Сверху Боттандо заметил небольшую приписку: «Думаю, вам это будет интересно. Ф.». По правилам допрос должен был вести полицейский, но Флавия начала задавать вопросы на английском и полностью завладела инициативой. Изучив несколько страниц, Боттандо пришел к выводу, что арестованный вполне сносно изъяснялся по-итальянски, но полицейский оказался настолько туп, что умудрился не заметить этого и, похоже, упустил все самое важное.
Документ представлял собой сжатое изложение допроса, копию которого обычно отправляют в прокуратуру, когда полиция находит в деле состав преступления.