Из суровых и хладных северных краев явился он в обетованную страну изобилия, страну, которая по его приказу щедро давала ему все, что он пожелает. А требования его были такими невоздержанными и частыми, что источники начали уже оскудевать. Государь дарил своим фаворитам целые состояния, а поскольку его никто и никогда не учил понимать цену деньгам, ресурсы нации истощались. Прежде карманы и руки его были пусты, и вдруг они наполнились золотом. Он разбрасывал его с почти детским безрассудством, он тратил его из одной любви к тратам, потому что за тридцать семь лет жизни у него не было ни гроша. Подобным же образом, обретя возможность свободно и бесконтрольно раздавать почести, он, которого прежде могли легко припугнуть и наглые аристократы, и еще более наглые священнослужители, начал направо и налево даровать титулы, да так, что за первые три месяца правления он, помимо графских и баронских, роздал не менее семи сотен рыцарских званий – теперь рыцарей было столько, что принадлежать к ним считалось чуть ли не бесчестьем. Так что доля истины в объявлении, прикрепленном неким шутником к дверям собора Святого Павла, все же была – шутник предлагал новоявленным аристократам помощь в нахождении следов благородного происхождения.
А когда король сам почувствовал нужду в деньгах, он собрал парламент и, к ужасу своему, ужасу, близкому к тому, что он испытал во время Порохового заговора, обнаружил, что палата общин не склонна признавать его божественное происхождение, мало того, она сомневается в его королевском величии. Его собственные взгляды и взгляды парламента на функции палаты общин отличались разительным образом. Сессия превратилась в поле битвы между абсолютизмом и конституционализмом, и тщетны были все его попытки убедить членов палаты, что короли в мире Божьем сами становятся богами и несут божественный свет, ибо являются Его наместниками на земле. А ведь он так гордился своим ораторским искусством! Палата общин, не усмотрев ничего божественного во вполне земном желании короля получить как можно больше денег, набралась бесстыдства и отнеслась к нему как к простому смертному, проголосовав за такую сумму субсидий, которая никак не могла покрыть его чудовищные долги.
Это весьма его раздосадовало, однако он не урезал ни своих расходов, ни своей безрассудной щедрости, в которой видел королевскую привилегию. И следовал своим путем по благословенной земле, бражничая на маскарадах, турнирах и спектаклях. Он обнаружил, что охота, например, является не только удовольствием, но и совершенно необходима для поддержания здоровья; что петушиные бои служат прекрасным средством укрепления духа, в результате чего дух его настолько окреп, что он назначил человеку, ухаживавшему за петухами, такую же плату, как каждому из двух государственных секретарей. Что же касается остального, то лучше всего сказал об этом сэр Джон Харрингтон: «Теперь, когда воспоминания о Пороховом заговоре изгладились, мы, придворные, ведем себя так, будто сам дьявол решил, что мы должны вместо пороха подорвать себя и свое здоровье безумствами, излишествами, бессмысленной тратой времени и сил».
Обладая натурой скорее женской, его величество любил окружать себя красивыми мужчинами и неукоснительно следил за тем, чтобы джентльмены в его ближайшем окружении были хороши не только лицом и телом, но и чтобы наряды и вооружение их соответствовало приятной внешности, и за счет своего новообретенного королевства он осыпал их богатствами и почестями.