— О боги! — прошептал он дрожащими губами. — Я ее потерял! Через три дня она станет женой другого. Сидон! Можно ли вполне положиться на моих нумидийцев?
— На жизнь и на смерть, господин! Их выбирал я, — ответил гортатор уверенно и спокойно.
— Если даже… если даже я пошлю их в бой против Карфагена?
Улыбка мелькнула на губах гортатора.
— Против торгашей, которые за золото покупают кровь воинов? Посылай нас, господин, и ты увидишь, как бьются люди не из-за любви к золоту, а из любви к тебе! Но что задумал ты? Посвяти меня в свои планы. Может, мы похитим ту, которой отдано твое сердце, из дома ее мужа, какого-нибудь изнеженного потомка гордых торгашей, сразу после свадебного пира? Или ты думаешь оспаривать права на нее прямо сейчас, напав на дом ее отца, трусливого патриция, презирающего всех, кто умеет владеть мечом?
— Завтра она будет ждать меня! — не отвечая на вопросы гортатора, пробормотал Хирам. — Я был бы презренным трусом, если бы не поспешил на зов, даже если это будет грозить мне гибелью. Увидеть ее, сказать ей два слова, а там хоть смерть…
— О ком говоришь ты? — прозвучал голос Фульвии.
— Об одной карфагенской девушке, дитя.
— Ты… ты любишь ее? — криком боли сорвались слова с губ пленницы.
Но Хирам не успел ответить. В нескольких шагах от гемиолы, на берегу среди камней и ящиков, вдруг насмешливо прозвучали слова чьей-то песни:
Кто верит, тот будет жестоко обманут…
Смеется ли? После заплачет…
— Фегор! — испуганно вскрикнула Фульвия, задрожав всем телом. — Шпион! Шпион Совета Ста Четырех! Мы погибли!
— Еще нет! — отозвался Хирам. — Он не мог подслушать нас, но он рыщет тут, и… эту гадину надо раздавить, Сидон! Подай лук и стрелы!
А через секунду в воздухе послышался характерный свист летящей стрелы, а вслед за ним крик ярости и боли.
— Попал! — сказал Хирам, опуская лук. — Сидон! Пойди, прикончи ядовитую змею, ползающую вокруг нашего убежища.
Гортатор бросился на берег.
— Ну что? Убит? — спросил его Хирам, когда гортатор вернулся на судно.
— Нет, господин. Он исчез, словно провалился сквозь землю.
— Кто такой этот Фегор? — обратился Хирам к Фульвии. — Кажется, ты знаешь его хорошо, дитя?
— Я уже говорила тебе: человек, опаснее которого нет во всем Карфагене! Он часто бывал в доме вождя войск, Фамбы, жене которого я принадлежала как рабыня. Он… он хотел, чтобы я стала его женой. Но когда он говорил мне о своей любви, я… я думала о своей далекой родине, о нашем домике. Мне представлялось, что я снова там, свободная и счастливая. И ты снова с нами.
— Ну, будет, дитя, — ласково остановил ее Хирам. — Ты совсем устала. Тебе надо пойти поспать.
Фульвия повиновалась, но, уходя, она тяжело вздыхала, и печаль омрачала черты ее лица.
— Завтра вечером, — сказал Хирам гортатору, — я иду на свидание с Офир.
III. СОПЕРНИЦА
Занялся новый день. Порт Карфагена сразу ожил. Десятки, сотни тысячи моряков сходили на пристань со своих кораблей. Боевые галеры, которые на ночь выходили в море на защиту порта от возможного внезапного нападения римского флота, возвращались теперь на свои стоянки. На пристани кипела обычная деятельность: рабы, по большей части военнопленные, выгружали с судов, прибывших в порт гордого Карфагена, медь Испании, олово туманной Британии, драгоценные шелковые ткани Малой Азии.
Другие ватаги грузчиков в свою очередь наполняли трюмы готовящихся к отплытию судов товарами Карфагена:
пурпурными тканями, чудной чеканной работы посудой, статуэтками — всем тем, чем славился Карфаген на протяжении многих веков.