— Я тоже стану солдатом, — подхватил Галунье, — или слугой полкового лекаря.
— Из меня получится неплохой королевский стрелок.
— Полк, в котором я буду служить, может быть уверен, что уж кровь-то я буду пускать, как надо.
И оба продолжали:
— Мы снова увидим Маленького Парижанина! И иногда сможем уберечь его от нападения!
— Он снова будет называть меня стариной Плюмажем!
— Опять, как когда-то, будет подшучивать над братом Галунье!
— Гром и молния! — воскликнул гасконец и в возбуждении весьма чувствительно огрел кулаком свою клячу, которая никак не отреагировала на это. — Для людей военных мы страшно низко пали, дружище. Ну, да Бог милостив. Чувствую, что с помощью Маленького Парижанина я вновь поднимусь.
Галунье печально покачал головой.
— Неизвестно, пожелает ли он узнать нас? — усомнился он, с унылым видом оглядев свой нелепый наряд.
— Дружище! — укоризненно промолвил Плюмаж. — У мальчика благородное сердце.
— А какая боевая стойка! — вздохнул Галунье. — Какая быстрота!
— Какая выправка! Какая осанка!
— А помнишь его удар слева с отскоком?
— А помнишь три прямых удара, которые он показал на состязании у Делепина?
— А сердце?
— Золотое сердце! А какой везучий в игре! Ризы Господни! Как пить умел!
— А как женщинам кружил головы!
С каждой репликой они все более воодушевлялись. По какому-то внутреннему побуждению оба они остановились и пожали друг другу руки. Их чувство было неподдельно и глубоко.
— Дьявол меня побери! — воскликнул Плюмаж. — Да пожелай только Маленький Парижанин, мы станем у него слугами. Не правда ли, друг мой?
— И сделаем из него большого вельможу! — завершил Галунье. — Тогда уж деньги Пероля не принесут нам несчастья.
Оказывается, это господин де Пероль, доверенное лицо Филиппа Гонзаго, вызвал мэтра Плюмажа и брата Галунье.
Они неплохо знали Пероля, а еще лучше его хозяина господина Гонзаго. Ведь до того как приняться за обучение мелкопоместных тарбских дворянчиков благородному и достойному искусству фехтования, они держали в Париже на улице Круа-де-Пти-Шан, в двух шагах от Лувра, фехтовальный зал. И если бы не страсти, внесшие разброд в их дела, они, возможно, сделали бы состояние, поскольку к ним хаживал весь двор.
Оба они были славные малые, но, видимо, ненароком совершили какую-нибудь глупость. Они ведь так ловко орудовали шпагой! Но будем великодушны и не станем доискиваться, почему в один прекрасный день они заперли свой дом и покинули Париж с такой поспешностью, словно земля горела у них под ногами.
Известно, что в Париже той поры фехтмейстеры были вхожи в круг самых сановных вельмож. Подоплеку многих дел они знали иной раз лучше, чем сами придворные. Они являли собой живые газеты. Можете представить себе, сколько тайн знал Галунье, побывавший к тому же еще и цирюльником!
В нынешних обстоятельствах они рассчитывали извлечь из этих своих знаний наибольшую выгоду. Выезжая из Тарба, Галунье заявил:
— Это дело, сулящее миллионы. Невер — первый клинок в мире после Маленького Парижанина. Так что если речь идет о Невере, им придется раскошелиться.
Плюмажу осталось лишь горячо поддержать столь разумную речь.
В два пополудни они, наконец, доехали до деревушки Таррид, и первый встреченный крестьянин показал им, где находится кабачок «Адамово яблоко».
Когда они вошли в маленький низкий зал кабачка, тот был уже почти полон. Служанка, молоденькая девушка в яркой юбке и шнурованном корсаже, какие носят крестьянки в Фуа 9 , торопливо разносила кувшины, оловянные кубки, угли в сабо для разжигания трубок и вообще все, что могут потребовать шесть воинственного вида мужчин, только что проделавших долгий путь под солнцем пиренейских долин.