С леди Мелантой некого сравнить, нет простого описания, которое подходило бы ей. Кара словно боялась ее, хотя не говорила почему. Сэр Гай также испытывал благоговейный страх. Оба были чрезвычайно внимательны к своей госпоже, имя ее всегда упоминали с благодарностью и священным трепетом, словно леди Меланта – богиня, а не смертная женщина.
Когда леди Меланта одобрит предложение Раймона, им нечего будет возразить. Элейн задумчиво помешивала пером в чернильнице. Она собиралась написать стихи о том, как Раймон признался ей в любви. Кара относилась к ее поэтическим опытам с пренебрежением, считала их бесполезным занятием, советуя лучше совершенствоваться в рукоделии. Элейн стыдливо посмотрела на корзину с незаконченным шитьем. Да, по сравнению с безупречной вышивкой сестры ее работа выглядела так, будто ее сделала курица лапой.
Но Элейн предпочитала выполнять указания леди Меланты, которые та давала ей в письмах на итальянском и французском языках. Она требовала, чтобы крестница научилась разбираться в любом присланном ей документе. В Сейвернейк регулярно приходили рукописи, как интересные, так и довольно скучные, копии писем людей всех сословий – от архиепископа до наемного портного.
Элейн выхватывала эти пакеты из рук посыльного и срывала печать раньше, чем он успевал спешиться. Не важно, что давала ей читать крестная. Даже скучнейшее предписание на латыни требовало размышлений о делах, над которыми она прежде не задумывалась. Имеет ли силу клятва, если она вырвана с применением раскаленной докрасна плиты? Элейн с тревожным интересом читала рассуждения судьи, с облегчением узнав в конце документа, что жену не следует подвергать испытанию огнем и водой, чего требует муж для проверки ее добродетели.
Но еще лучше были невероятные книги вроде «Описания мира». Кара говорила, что она слышала о ней в Италии, где ее называли «Миллион небылиц», ибо всем известно, что там лишь сказки, придуманные венецианским мошенником. Тем не менее Элейн жадно впитывала каждое слово рассказов синьора Поло, писавшего о своих путешествиях в неведомый Китай, о птицах величиной со слона, о деньгах, сделанных из бумаги, и гадала, возможно ли такое на самом деле. Хотя Кара не всегда одобряла подобные вымыслы, она никогда не препятствовала сестре тратить на них время. Если графиня Меланта вверяла Элейн столь ценные вещи, как свои письма и книги, значит, оказывала великую честь.
Кроме того, леди Меланта ежегодно посылала крестнице подарки. На двенадцатый день рождения Элейн получила альбом – чистые страницы в переплете из великолепной телячьей кожи голубого цвета, с изящной застежкой искусной работы и золотым ключом. Никаких указаний насчет альбома приложено не было, поэтому Элейн стала переписывать в него самые интересные документы, прежде чем вернуть их леди Меланте, а потом начала составлять, может, и не столь ценные, но собственные тексты.
Для молитв и важных мыслей она пользовалась латынью, для стихов и маленьких баллад – мелодичным французским. Но когда Элейн повзрослела, особое удовольствие доставляла ей возможность писать о чем-то сокровенном на языке, который не знал никто, кроме нее.
Два года назад леди Меланта прислала в замок миссис Либуше, знахарку из Богемии, чтобы та обучила Элейн разбираться в лекарственных травах, хирургии, а также практическому целительству. Это, как говорилось в сопроводительном письме, должна уметь любая знатная дама.
Но за подарками леди Меланты часто скрывалось больше, чем видно глазу. Элейн научилась у знахарки не только делать мази, притирания и другие целебные средства. Она выучила ее родной язык, странный, совсем не схожий с французским, тосканским, латынью или английским.