Офицер почти бегом бросился через площадь, уже не стараясь остаться незамеченным. Он поднес к губам свисток, нимало не сомневаясь в том, что сейчас произойдет. И действительно, прежде чем он свистнул, из автомобиля выскочили двое людей, схватили женщину и, несмотря на ее сопротивление, потащили в машину.
Почти в одно и то же время раздались ее испуганный крик и свисток, после которого, точно по волшебству, из-за деревьев, киоска и группы силенов появились семеро солдат.
Сражение было коротким и решительным. Похитители, увидев поднятые над ними костыли и пистолет офицера, обратились в бегство, а шофер еще в начале схватки счел за лучшее удалиться.
— Беги, Я-Бон! — приказал офицер сенегальцу. — И во что бы то ни стало притащи сюда хоть одного из них.
Сам он поддерживал молодую женщину, казалось, близкую к обмороку и успокаивающе говорил ей:
— Не бойтесь ничего, мамаша Коралия, это я, капитан Бельваль… Патриций Бельваль!
Она прошептала:
— Ах, это вы, капитан?
— Да, и все ваши старые знакомые, раненые, за которыми вы так заботливо ухаживали в лазарете.
— Благодарю… благодарю…
И добавила дрожащим голосом:
— А те двое?
— Они бежали, и Я-Бон их преследует.
— Но что они от меня хотели и каким чудом вы здесь очутились?
— Об этом поговорим попозже, мамаша Коралия. Прежде скажите, куда вас проводить? Впрочем, сначала вам необходимо немножко успокоиться.
С одним из солдат он подвел ее к дому, откуда сам вышел сравнительно недавно. Они вошли в квартиру, где в гостиной ярко горели лампы и топился камин.
— Сядьте вот здесь, тут вам будет хорошо. Ты, Пуляр, принеси из столовой стакан, а ты, Рибрак, возьми на кухне графин холодной воды, — приказал офицер. — Шателен, достань из буфета рому… впрочем, нет, она не любит ром. Тогда…
— Тогда, — перебила его женщина, — пусть принесут только воды…
Краска понемногу приливала к ее щекам, губы порозовели, и на них играла милая улыбка.
— Теперь вам лучше, мамаша Коралия? — спросил капитан, когда она отпила несколько глотков воды.
— Гораздо лучше…
— Ну и слава Богу! А между тем минуты, пережитые там, были ужасны! Теперь, молодцы, вы можете поздороваться с вашей мамашей! Думали ли вы, когда она укрывала вас одеялом и поудобнее взбивала подушки, что вам придется ухаживать за ней?
Солдаты окружили мамашу Коралию, и всем она горячо пожимала руки.
— Как твоя нога, Рибрак?
— Не болит больше, матушка.
— А твое плечо, Ватинель?
— Совсем зажило, матушка.
— А ты как, Пуляр, а ты, Жорис?
Она была, видимо, взволнована тем, что видит всех их. Патриций Бельваль воскликнул:
— Ах, мамаша Коралия, вы, кажется, плачете. Вот этим-то вы и завоевали наши сердца. Когда мы корчились от боли, то видели, как из ваших глаз капали крупные слезы, и они-то и заставляли нас сдерживаться… Так только матери плачут о детях, мамаша Коралия.
— Я плакала еще больше, видя, что вы сдерживаетесь, чтобы не заставить меня страдать.
— Ну, зато теперь не надо плакать… Мы любим вас так же, как вы любите нас. Улыбнитесь, мамаша Коралия. А вот и Я-Бон пришел, он-то всегда смеется.
Молодая женщина быстро поднялась.
— Думаете, ему удалось их поймать? — тревожно спросила она.
— Что значит «думаю»? Я приказал Я-Бону привести хоть одного из них, и он приведет. Я боюсь только одного…
Они направились в вестибюль, по ступенькам которого поднимался однорукий сенегалец, держа какого-то человека, с которым он обращался, точно с вещью.