— Между прочим, — заметил Истлин, протянув стакан виконту, — Норту удалось уклониться от обсуждения леди Элизабет.
— Еще бы! Он не знает себе равных по уверткам, — хмыкнул Саутертон. — Думаю, его матушка со мной согласится.
— Вообще-то это изречение принадлежит моей матери, — заявил Нортхэм с невозмутимым видом.
Саута это весьма порадовало.
— Неужели? В таком случае я с ней согласен.
Нортхэм вздохнул, когда Истлин засмеялся, поощряя глупые шутки виконта.
— Леди Элизабет куда более темпераментна, чем кажется на первый взгляд, и куда менее жизнерадостна, чем хотела бы казаться.
Истлин снова устроился у окна.
— И что это должно означать?
— Только то, что я сказал, — ответил Нортхэм. — И вообще мне не хотелось бы ее обсуждать.
Истлин и Саутертон многозначительно переглянулись. Нортхэм вытянул указательный палец и ткнул им в каждого из них поочередно.
— Прошу принять это к сведению!
Приятели дружно кивнули, расплывшись в хитрых ухмылках.
Закатив глаза, граф позволил себе еще одно, последнее замечание:
— Она ясно дала понять, что не нуждается во мне, даже если бы меня преподнесли ей на блюдечке.
Барон Баттенберн проскользнул в дверь, ведущую в комнату жены. Он все еще был в элегантном вечернем костюме — во фраке со скругленными фалдами, сером жилете в полоску, белой сорочке с высоким воротничком, острые уголки которого врезались в подбородок, и черных брюках со штрипками. Только слегка помявшийся галстук свидетельствовал о долгих часах, проведенных за карточным столом. Крахмальные складки уже не радовали глаз той пышностью, какой отличались перед обедом, и хранили зримые отпечатки пальцев, теребивших их во время игры.
Приветливая улыбка Луизы несколько померкла, когда она оценила состояние его галстука.
— Сколько ты проиграл, Баттенберн?
Несмотря на это далеко не благосклонное приветствие, Харрисон Эдмунде, достопочтенный лорд Баттенберн, проследовал через всю комнату и запечатлел почтительный поцелуй на круглой щеке своей супруги. И только отступив назад, он заметил Элизабет Пенроуз, свернувшуюся клубочком в глубоком кресле с подголовником.
— Нервишки шалят? — сочувственно спросил он.
— Нет, милорд, — отозвалась Элизабет, не покривив душой. Если ее что-то и беспокоило, так это ноющая боль в бедре и пояснице. Подумать только, в кого она превратилась! В настоящую развалину. Она отвела глаза, опасаясь, что потеряет самообладание и проявит унизительную слабость в присутствии барона.
— Оставь ее, Харрисон, — вмешалась Луиза. — Либби переутомилась. Это был длинный день. Для всех нас.
Барон покаянно улыбнулся, но жена не ответила на его улыбку. Ее полные губы сложились в несвойственную им прямую линию.
— Пятьсот фунтов, — признался он. — И почти все Саутертону. Я надеялся, что смогу отыграться, когда он встал из-за стола, но не тут-то было.
Элизабет заметила выражение облегчения, мелькнувшее на лице баронессы. Похоже, проигрыш не превышал той суммы, которая могла бы нанести значительный урон благосостоянию семьи.
— Выходит, Саутертон опытный картежник, — сказала Луиза, оживившись. — И что, он получает удовольствие от игры?
Баттенберн одернул рукава фрака.
— Я бы не назвал его опытным. Он скорее везучий. По-моему, он просто убивал время за картами, хотя, подозреваю, что у него был для этого тайный мотив.
— Мотив? Ради Бога, какой?
— Желание отделаться от леди Пауэлл. Она весь вечер просто из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание. Не удивлюсь, если она сидит сейчас у себя в комнате и строит планы, как бы заполучить его в свое полное распоряжение.
Брови Луизы поползли вверх:
— Ах вот как! Что ж, леди Пауэлл довольно привлекательная дама и остроумная собеседница.