Веселая, счастливая, довольная собой, она сунула газету в сумку вместе с кое-какими прежними вырезками и прихватила их, отправляясь на Двенадцатую улицу, где она каждый день навещала Джорджа. Дала ему газеты и уселась напротив, чтобы видеть его лицо, пока он читает. Она помнила все, что там писали о ее работе:
"...Работа тонкая, ищущая и ненавязчивая, в которой чувствуется особый, горький и едкий юмор...", "...заставляет автора этих строк на старости лет по-детски восхищаться уверенным мастерством и силой воображения, ничего подобного не дарил нам нынешний театральный сезон, столь богатый блестящими, но поверхностными постановками..."
"...Ее неприхотливые декорации, веселые, легкие, обладают всеми достоинствами, каких мы уже привыкли ждать от этой художницы, которая беззаветно предана капризной и подчас неблагодарной госпоже сцене..."
"...Великолепное озорство, которое чувствуется в причудливых декорациях проказливо-насмешливого и - надо ли напоминать? надо ли извиняться за напоминание? - искусного мастера..."
Она еле удерживалась от смеха, - так презрительно кривились губы Джорджа, так ехидно передразнивал он рецензентов:
- "Проказливо-насмешливого"! Прелестно, черт подери! "На старости лет по-детски восхищаться", - видали, какой оригинал, сукин сын! "Подчас неблагодарная госпожа", - скажите пожалуйста!.. "и надо ли напоминать!" ах-ах, мне дурно, душенька! Дайте мне чесноку!
Он швырнул газеты на пол и с напускной суровостью обернулся к Эстер, от уголков глаз разбежались смешливые морщинки.
- Ну-с, накормят меня сегодня? Или ты будешь упиваться этой мутью, а мне - помирать с голоду?
Эстер больше не могла сдерживаться и закатилась хохотом.
- Но это же не я! - задыхаясь, насилу выговорила она. - Это не я писала! Я не виновата, что они так пишут! Жуть, правда?
- Ну да, и, может, тебе это противно? - сказал Джордж. - Ты все это смакуешь! Сидишь тут и облизываешься, наслаждаешься их славословиями и моими муками! Известно ли тебе, о женщина, что я не ел со вчерашнего дня? Накормят меня или нет? Может, ты вложишь свое искусное воображение в бифштекс?
- Вложу! - сказала Эстер. - Хочешь бифштекс?
- Может, ты заставишь меня на старости лет по-детски восхищаться отбивной под нежнейшим луковым соусом?
- Да, - сказала она, - о да!
Он подошел, обнял ее, заглянул ей в глаза любящими и жадными глазами.
- Может, ты приготовишь мне какую-нибудь тонкую, ищущую и ненавязчивую подливку - ты ведь на них такая мастерица?
- Да! Сделаю для тебя все, что хочешь!
- А почему?
То был обряд, который оба знали наизусть, не пропускали ни одного вопроса, ни ответа: каждому хотелось опять и опять слышать от другого эти слова!
- Потому что я тебя люблю. Потому что хочу кормить тебя и любить тебя.
- И это будет хорошо? - спрашивал Джордж.
- Так хорошо, что и сказать нельзя, - отвечала Эстер. - Будет хорошо, потому что я такая хорошая и красивая и все делаю прекрасно, ни одна женщина на свете для тебя лучше не сделает, и еще потому, что я тебя люблю всеми силами души и хочу, чтоб мы были - одно!
- И эту великую любовь ты вложишь в стряпню?
- В каждый лакомый кусочек! Ты утолишь свой голод, как никогда. Это будет чудо из чудес, и отныне ты станешь лучше и богаче телом и душой. Ты запомнишь это на всю жизнь. Это будет восторг и упоение.
- Значит, это будет такая еда, какой еще никто на свете не пробовал, сказал Джордж.
- Да, - отвечала она. - Конечно.
И это была правда. Никогда ничего подобного не было в мире, пока вновь не настал апрель.
Итак, они снова вместе. Но что-то между ними переменилось. Даже и внешне. Они уже не довольствовались общим скромным жилищем.