Она просила, настаивала, взывала к его чувству долга, наконец расплакалась. И тогда он рассказал ей, что Гарольд уже две недели почти не бывает трезвым: туземцы толкуют об этом, говорят, что скоро все пойдет опять, как шло до его женитьбы. По-видимому, он тогда много пил, гораздо больше, чем нужно; но до каких-либо подробностей ей так и не удалось допытаться.
- Вы думаете, он и сейчас там пьет? - спросила она.
- Не знаю.
Миллисент вдруг бросило в жар от стыда и гнева. Канцелярия помещалась в строении, которое называли фортом, потому что там хранились ружья и боеприпасы. Строение это было расположено напротив бунгало резидента и тоже окружено садом. Солнце уже село, и Миллисент не понадобилось надевать шляпу. Она поднялась и пошла туда. Гарольда она застала в его кабинете, позади большой комнаты, где он обычно отправлял правосудие. Перед ним стояла бутылка виски. Он курил сигарету и втолковывал что-то нескольким малайцам, которые слушали его, подобострастно и в то же время чуть презрительно улыбаясь. Лицо у него было красное.
Малайцы мгновенно исчезли.
- Я пришла посмотреть, что ты здесь делаешь, - сказала она.
Он встал - его обращение с ней всегда было подчеркнуто вежливым - и покачнулся. Чувствуя, что ноги плохо его держат, он постарался напустить на себя побольше важности.
- Присаживайся, дорогая, присаживайся. Мне пришлось задержаться неотложные дела.
Она посмотрела на него с негодованием.
- Ты пьян, - сказала она.
Он уставился на нее слегка выпученными глазами, пытаясь придать своему большому, мясистому лицу надменное выражение.
- Не могу даже представить себе, о чем ты говоришь, - сказал он.
Она готова была обрушить на него целый поток гневных упреков, но вместо этого вдруг разрыдалась. Бросившись в кресло, она закрыла лицо руками. Гарольд с минуту смотрел на нее, потом у него потекли по щекам слезы; протянув к ней руки, он шагнул вперед и тяжело упал на колени. Он плакал и цеплялся за нее.
- Прости меня, прости, - твердил он. - Обещаю тебе, этого никогда больше не будет. Во всем виновата проклятая малярия.
- Какой стыд, - простонала она.
Он всхлипывал, как ребенок. Было что-то трогательное в самоунижении этого рослого, величественного человека. Наконец Миллисент подняла голову. На нее был устремлен взгляд, полный мольбы и раскаяния.
- Ты мне даешь честное слово, что никогда больше не возьмешь в рот виски?
- Даю, даю. Мне противно даже думать об этом. И тогда она ему сказала, что у нее будет ребенок.
Он был вне себя от восторга.
- Теперь мне больше ничего на свете не нужно. Теперь можешь быть спокойна за меня.
Они вместе вернулись домой. Гарольд принял ванну и лег поспать. После обеда у них был долгий, душевный разговор. Он признался ей, что до женитьбы иногда действительно пил сверх меры; здесь, в глуши, дурные привычки приобретаются легко. Он обещал подчиниться всем ее требованиям. И все время, пока ей не подошел срок ехать в Куала-Солор, Гарольд был образцовым мужем, нежным, заботливым, полным любви и гордости; его решительно не в чем было упрекнуть. За Миллисент прислали катер; она уезжала на целых полтора месяца, и Гарольд свято обещал, что в ее отсутствие не притронется к бутылке. Прощаясь, он положил руки ей на плечи.
- Я никогда не нарушаю данного слова, - сказал он со свойственным ему величественным видом. - Но, не говоря уже об этом, неужели ты считаешь меня способным в такое время причинять тебе лишние тревоги?
Родилась Джоэн. Миллисент жила в доме резидента, и супруга последнего, миссис Грэй, добрейшая пожилая дама, заботилась о ней, как родная. Долгие часы, которые они проводили вдвоем, почти нечем было заполнить, кроме разговоров, и Миллисент очень скоро выяснила все, что касалось алкоголического прошлого ее мужа.