- Беси на небеси, а меня не беси! - орал злыдень. - Я, знаешь, кто? Я страх преисподний! То-то! Я у Палея Иваныча в работниках служу, что он велит, все ему притаскиваю, а ты на моего хозяина хвост задирать вздумал?
На самом деле хвост был задран у одного злыдня, а Куваротов, даже будь у него хвост, вовсе его поджал бы.
Окончательно загнав кулака в свиной закут, злыдень малость угомонился.
Вилы бросил, сам вскочил на загородку, поглядел сверху вниз на трясущегося Пахома Авдеича.
- Ладно, на первый раз прощаю. Понял теперь, как против моего хозяина переть?
Куваротов тряс головой, не то соглашаясь, не то просто от страха.
- Боится - значит, уважает, - постановил злыдень. - А что, Пахом, живешь ты богато?
Пахом продолжал трясти головой.
Злыдень сел на край загородки, свесил ноги вниз, пощелкал копытцами и задумчиво сказал как бы самому себе:
- Может, мне к тебе в работники переметнуться? Харч у тебя, всяко дело, получше. Опять же, ты не как Палей, молоко у тебя свое, крупа на кашу своя, значит, за каждой мелочью гонять не будешь…
- Что платы потребуешь? - спросил осмелевший Куваротов.
- Ничего. За харчи стараться буду, пока ты меня сам не прогонишь.
- Что значит: «притаскиваю, что он велит»? - подозрительно спросил Пахом Авдеич.
- То и значит, - честно ответствовал злыдень, - молока ему приволок, мальчишку кормить. Курицу жареную с барского стола. Овса семенного две рогожи. Овес, правда, получился с изъянцем, мыши его попортили. С кошельком тоже шкода вышла: бывший хозяин объявился…
- Как это - бывший?! - поднял голос Куваротов.
- А вот так. Хочешь, чтобы мои дела для тебя имели силу, ты и прежние в силе оставь. Так что чужой кошелек верни, не хапай попусту.
Куваротов крякнул, но вытащил кошелек и во злобе кинул его в остатки свиного навоза, невыгребленные из закута.
- Подавись!
- Экая шкода получается, - притворно вздохнул злыдень, - знать, и тебе то же будет. Сказки-то слушал во младенчестве? Ну да теперь делать нечего. Палей, подбери кошелек да приглашай гостя в избу. Ты, Пахом Авдеич, расписку-то с собой взял?
- Какую? - немедленно проникся подозрительностью Куваро-тов.
- Палееву расписку. Что, мол, должен он тебе чего-то, чего не брал.
- Как это не брал? - возмутился Куваротов.
- Ну, может, чего и брал, но отдавать-то ты велел с лихвой.
- Это не твое дело!
- Как раз мое. Лихва - грех смертный и, значит, по моей части проходит. Но ты не тревожься, я тебя от этого греха ослобоню. Пошли в избу, да перо с чернилами захвати, у тебя в бричке есть, я знаю.
В избе Куваротов достал давнишнюю расписку Палея, перо и медную чернильницу, которые всегда носил с собой.
- Пиши, - продиктовал злыдень. - Я, такой-то, имярек, получил с такого-то долг сполна…
- Погодь, я же еще ничего не получил!
- А ты и не получишь. Ты, главное, пиши, а долг получать вовсе не обязательно.
- Да как же это - необязательно? - возопил Куваротов.
- Экой ты непонятливый, - снисходительно объяснил злыдень. - Я-то вижу, ты мне уже работенку придумал подходящую. Но для этого надо, чтобы прежний хозяин меня отпустил. Верно говорю, Па-леюшка?
- Да я тебя не держу, - неуверенно произнес Палей.
- Вот видишь, без расписки не отпустит. Пахом Авдеич вздохнул и заскрипел пером.
- …долг сполна, - диктовал злыдень, - и не имею к такому-то никаких претензий, ни денежных, ни вещественных, ни моральных.
- Что за претензии - маральные?
- Тебе этого не понять. Ты знай пиши. Написал? Вот и славно. Распишись и палец на всякий случай в чернила макни да оттисни. Теперь бумагу отдай, и я в твоем полном распоряжении. Как понадоблюсь, ты меня позови: «Злыдня!» - я и прибегу. Только не на людях, это дело интимное.
- Не учи! - оборвал Куваротов, сразу почувствовавший себя хозяином. - Поехали, дома дел много.