Я жаждал привычного простора и света. Но в нашем отделе стало теперь правилом посылать людей на работу в те места, где они никогда раньше не бывали. Я должен был ехать в Грэтли именно потому, что я не знал Грэтли и в Грэтли не знали меня. Предполагалось, что при таких условиях легче выдать себя за кого угодно, не прибегая слишком часто ко лжи, и что для дела полезнее непредубеждённый ум и глаз нового человека.
О Грэтли мне было известно только то, что это промышленный город в северной части Средней Англии, в котором до войны было около сорока тысяч жителей, что оттуда к немцам просачиваются важные сведения и что наряду с обычной пятой колонной там орудуют и два-три настоящих нацистских агента. В таком месте, как Грэтли, успешно работающая шпионская организация представляет большую опасность, так как здесь находится Электрическая компания Чартерса, а у самого въезда в город выстроен громадный авиационный завод Белтон-Смита, выпускающий в настоящее время новые модификации самолётов «Циклон». Кроме того, неподалёку от завода стоят несколько эскадрилий тяжёлых бомбардировщиков. В Грэтли человек, умеющий распорядиться собранными им сведениями, может быть весьма и весьма полезен державам оси, если он будет слушать и смотреть в оба.
Я знал, что Военно-разведывательное управление и Особый отдел имеют в Грэтли сотрудников, которые ведут там обычную, повседневную работу. Но последние донесения свидетельствовали о том, что Грэтли или его окрестности являются сейчас одним из штабов нацистских агентов, чем-то вроде небольшого шпионского центра. Меня, конечно, ознакомили с этими донесениями, и они показались мне достаточно убедительными, но толку от этого было мало. В сущности, всё сводилось к тому, что где-то есть стог сена, а в нём иголки и нужно их отыскать. Так я и сказал старику Оствику перед отъездом из Лондона.
— Это верно. Но знаете, что я вам скажу, Нейлэнд: вы, конечно, далеко не гений, — Оствик ухмыльнулся, показав свои жёлтые зубы, — но человек напористый и удачливый. В нашем деле очень много значит удача, а вам до сих пор везло.
— Если бы мне действительно везло, я бы сейчас был на пути к тихоокеанскому побережью, а не отправлялся в какой-то паршивый Грэтли, — возразил я.
Оствик снабдил меня рекомендательным письмом к директору завода Чартерса. Письмо было написано как надо, и, само собой разумеется, в нём ни словом не упоминалось о контрразведке. Оно также не касалось вопроса о том, что, собственно, делать инженеру-строителю на большом электрическом заводе. Но оно должно было помочь мне выиграть время: мне велено было представить его вскоре по приезде в Грэтли и, если директор склонен будет принять меня на службу (что маловероятно), потребовать несуразно высокий оклад и поставить неприемлемые условия, чтобы мне долго пришлось ждать, пока правление примет какое-нибудь решение.
Это было в январе 1942 года, и вы, конечно, помните, какая тогда стояла погода, и какие вести приходили с фронта, и какова была жизнь вообще. Итак, вы легко можете себе представить, что, когда я ввалился в вагон поезда, шедшего из Сент-Пенкерса в Грэтли, настроение у меня было кислое, как уксус. Я ехал в первом классе, и скоро все остальные пять мест в моём купе оказались занятыми. Напротив меня, в самом дальнем углу, расположилась красивая дама с длинной, стройной шеей, в дорогих меховых сапожках и перчатках. У неё было с собой такое количество шерстяных одеял, как будто она отправлялась на Лабрадор. Рядом с нею сидел розовощёкий пожилой джентльмен, который, наверное, состоял в нескольких местах членом правления и со спокойной совестью помогал тормозить оборонную работу.
Место с краю у прохода занимал командир авиаотряда, погружённый в чтение шестипенсового боевика. Против него, на моей скамье, сидел армейский офицер с усами, которые у него, как у многих наших воинов, казались накладными. (Может быть, эти отращиваемые по приказу лихие усы — дурной признак? Боюсь, что так.