— Монти Бодкина? Не может быть!
— Может.
— Да он в Голливуде.
— Значит, вернулся.
— Ах, вернулся! — сказал с облегченьем Мартини. — А то я подумал, что ты видел астральное тело, или как его там. Сплошь и рядом бывает. Сидит человек, обедает у себя в Америке, или еще где, и смотрит на своего приятеля в Лондоне. Так это был настоящий Монти Бодкин?
— Загорелый и поджарый.
— Сколько же он пробыл в Голливуде?
— Год. Контракт на пять лет, но ему нужен только один.
— Почему?
— Потому.
— Почему ему нужен только один год?
— Потому что ее отец поставил такое условие.
— Чей отец?
— Гертруды Баттервик.
— Ты не мог бы говорить яснее? — спросил Виски-с-Апельсиновым соком. — Вчера вечером я немного припозднился, и сейчас не в самой лучшей форме. Кто, если говорить по порядку, эта Гертруда Баттервик?
— Девушка, с которой помолвлен Монти.
— Кузина Реджи Тениссона, — пояснил образованный Виски-с-Вермутом. — Играет в хоккей.
Апельсиновый сок поморщился. Прошлой ночью он как раз старался утопить в вине свои печали, вызванные девушкой, которая играет в хоккей. Опрометчиво согласившись быть судьей на ее матче, он лишился невесты, утверждавшей, что он шесть раз незаслуженно удалял ее с поля.
— Какие условия, какие отцы? — совсем растерялся Виски-с-Лаймом.
— Я только что сказал.
— Он поставил условие?
— Да.
— Ее отец?
— Да.
— То есть Гертруды?
— Да.
— Прости, не понимаю.
— Все очень просто. Мне объяснил сам Монти за бутылкой превосходного
зелья. Чрезвычайно интересная история, вроде Иакова и Рахили, только Иакову надо было служить семь лет, а Монти — всего один.
Апельсиновый сок слабо застонал и приложил лед ко лбу. Лимонный продолжил:
— Как-то на обеде или ужине он повстречал Гертруду и решил, что она — именно то, что надо. Вероятно, она подумала то же самое, потому что через неделю они были помолвлены. И когда им осталось собрать подружек да шаферов и побежать за епископом, ее отец отказался дать согласие.
Виски-с-Лаймом был заметно тронут, впрочем, как и все присутствующие за исключением Апельсинового сока, который слишком увлекся кубиками льда.
— Что он сделал?
— Не дал согласия.
— Постой-ка, Разве в наши дни оно кому-нибудь нужно?
— Другим — не знаю, а Гертруде Баттервик нужно. Викторианская барышня. Слушается папу.
— Это ее хоккей попутал, — заметил Апельсиновый сок.
— Монти, конечно, был озадачен, сбит с толку, поражен, как и вы. Он умолял плюнуть на запрет и бежать, но она не согласилась. Знаете, вся эта чепуха — у отца слабое сердце, потрясение его убьет, и так далее.
— Какая дура!
— Несомненно. Тот же Реджи Тениссон мне поведал, что папаша Баттервик не только похож на лошадь, но и здоров как лошадь. Тем не менее, вот так!
— Моим дочерям я не позволю притронуться к клюшке — сообщил Апельсин. — Да уж! Не позволю!
— Почему ее отец не дал согласия? — спросил Ликер-со-Льдом. — У Монти куча денег.
— В этом — ответил Лимонный сок, — как раз и проблема. Монти получил наследство от тетушки, а старый Баттервик — из тех субъектов, которые начинают с самого низа в шестнадцать лет, а о наследстве и не слышали. Он сказал, что не отдаст дочь за бездельника.
— Ах, вон как!
— Вообще-то, не совсем так. Монти поговорил со старым перечником, и тот пошел на попятный. Если Монти удастся проработать где-нибудь хотя бы год, — пожалуйста, женитесь. Вот Монти и устроился в кинокомпанию Лльюэлина в Лльюэлин-Сити, Южная Калифорния.
Соку было трудно повернуть голову, но он это сделал, чтобы бросить суровый взгляд на оратора. Он не любил неряшливо рассказанных историй.
— Вот ты говоришь: «Монти устроился…», как будто это легче легкого.