Возле шкафа на составленных рядком четырех стульях действительно лежал ответственный капитан, сопел и иногда сучил во сне длинными ногами.
Плахов отвернулся.
За три часа, что прошли после чудесного возвращения Ларина, Дукалиса и Рогова, они успели сделать много чего.
А именно: экспроприировать припасенный Шаховым грузинский коньяк, обнаружив бутылку в ящике его стола, в компании с каким-то старшим лейтенантом выпить портвейну, залакировать его пятью бутылками пива, выслушать крик души Плахова: «Злые вы! Уйду я от вас!», отнести Плахова вниз и повалять в снегу, дабы немного остыл, помириться с Плаховым, отправить его за добавкой в ларек на соседней улице, остаться недовольными количеством принесенного, строго выговорить старлею за незнание принципа «оптимального соотношения стоимости и качества», когда тот принялся спорить, и в очередной раз выбросить в снег, но теперь уже — просто из окна в сугроб.
«Не умеют пить, — грустно подумал Плахов, уже успевший вернуться с холодной улицы в жарко натопленное помещение. — Особенно Ларин. Да и Дукалис не лучше».
Капитан заворочался на стульях и свесил вниз одну руку.
«Как пить дать — свалится», — мстительно прикинул обиженный на весь белый свет старший лейтенант.
Плахов огляделся по сторонам, и тут его взгляд упал на кактус, одиноко стоявший на подоконнике.
Стараясь не шуметь, он поднялся со стула, ощутив, как болит каждая клеточка его избитого тела, снял с подоконника колючее растение и поставил кактус на пол возле спящего Ларина.
Предвкушающе улыбнулся и на цыпочках убрался за дверь.
* * *
— Мурка! Ты мой Мурёночек! Мурка! Ты мой котеночек! — торжественно отбивая по столу такт ладонью, подхватил припев старинного шлягера оперуполномоченный Вася Рогов. — Мурка! Маруся Климова!..
Но допеть ему так и не удалось, потому что в этот момент дверь кабинета решительно распахнулась и на пороге во всей красе парадного подполковничьего милицейского мундира предстал Николай Александрович Петренко, величаемый за глаза оперативниками «Мухомором».
— Та-а-ак, — угрожающе протянул вошедший, потянув носом. — Празднуем? А работать кто за вас будет?
— Да мы… мы ничего, Николай Александрович, — на правах старшего по должности ответил за всех Дукалис, одновременно стараясь незаметно затолкать ногой под стол пустую бутылку из-под водки. — У нас тут, так сказать, производственное совещание. План оперативных мероприятий отрабатываем.
— Оперативных, говоришь? — Брови Мухомора медленно поползли по лицу, и он изумленно взглянул на старшего опера поверх очков в стиле «а ля Познер». — А разрешите поинтересоваться, в каком притоне вы собираетесь петь про эту… как ее… бандитскую Марусю?
— Это не бандитская Маруся, товарищ подполковник, — решительно возразил Дукалис, — а героически погибшая на своем посту сотрудница уголовного розыска. Сегодня Первое мая, праздник весны и труда… естественно, героического! Вот и песни подбираем соответствующие моменту.
— Какие-такие «соответствующие»? — попробовал возмутиться начальник райотдела. — Злых урок славите, товарищи?!
— Да что вы, Николай Александрович! Там же сказано: "Даже злые урки и тебоялись Мурку". И правильно боялись — она же в конце концов «зашухерила» всю тамошнюю малину, ОПГ [3] полностью в клетку помогла забить. Из песни слова не выкинешь… Только жаль, — тяжело вздохнул Дукалис, — что засветилась Мария Климова. Ну да времена иные были, богатого опыта старших товарищей недоставало. — Дукалис опять вздохнул и вопросительно взглянул на начальника, словно ища поддержки. — Вот я молодым и объясняю, как со спецконтингентом работать надо: не ходить в форме на встречу с агентурой, места для явок верные выбирать.