Испросив отпуск у своих хозяев (по некоторым причинам он не мог порвать с ними полностью, хотя и не намеревался возвращаться), однажды, прекрасным воскресным утром, он пустился в путь.
Его перехватили пограничники и вернули обратно. Они разъяснили ему кучу правил и процедур, из которых он ничего не понял. При второй его попытке они были более суровы и пообещали, что на третий раз его ждет тюрьма.
На третий раз он вышел ночью и сумел проскочить сквозь расставленные на него сети. Он воображал себя зловещим шпионом, уходящим во мраке от безжалостного врага.
Через два дня он потерял всякое представление о направлении. Он плыл и плыл, уставясь на трепещущую поверхность воды, и фуражка защищала его от солнца.
Далеко на горизонте возникали и исчезали темные силуэты кораблей. Вблизи мир казался сине-золотым, и тишина нарушалась лишь плеском пенных бурунов о борта лодки.
На восьмой день был шторм, и в этом первом шторме ему удалось уцелеть. Он вычерпал воду из лодки до последней капли, а потом проспал почти сутки.
Через три дня шторм повторился в сумерках, обрушив яростные валы темных пенящихся волн на хлипкое суденышко. Лодку бросало туда-сюда, как шляпу под порывами ветра, и внезапно он оказался в воде в объятиях бушующей стихии.
Ночью волны выбросили его на остров, под защиту маленькой бухты. Он вполз на песчаный берег, куда не доставал прибой, и впал в забытье.
Очнулся он, когда солнце было уже высоко, спина и шея у него сильно болели. Фуражку и обувь он потерял. Он встал на ноги и двинулся внутрь острова по направлению к низеньким деревьям, подальше от палящего солнца.
Он выживал. Искал ягоды, корневища, съедобные растения и наловчился подкарауливать птиц, присевших на ветки, и сбивать их камнями.
В одном ему посчастливилось — в кармане у него оказались непромокаемые спички, которые он положил туда перед тем, как разразилась буря. Из коры и ветвей он выстроил себе маленькую хижину, выкопал мелкий очаг и развел там огонь, который приходилось поддерживать день и ночь; у него было только восемь спичек.
Он выживал. Первые несколько дней, несколько недель ему было чем заняться. Часами он глядел в океан в надежде увидеть спасателей, которые, верилось ему, должны приплыть. Он исходил маленький остров вдоль и поперек, пока не изучил каждый клочок пляжа, каждую травинку и ветку.
Но спасатели не объявлялись, и вскоре он узнал остров так же хорошо, как когда-то знал маршрут своего автобуса. Он стал рисовать картины на песке, человеческие силуэты, зарисовывал птичек, пролетавших с криками над его головой, изображал корабли, выпускающие дым из труб.
У него не было ни бумаги, ни карандаша, но он все же начал свою книгу, историю своих странствий, книгу, которая должна была сделать его, мелкого служащего, знаменитостью. Он составлял ее долго и тщательно, подбирая каждое слово, отделывая каждый абзац. Наконец-то он обрел свободу и оглашал весь островок пассажами из своей книги.
Но этого было недостаточно. Проходили месяцы, а он не видел ни корабля, ни самолета, ни человеческого лица. Он шагал вдоль берега, цитируя законченные главы своей книги, но этого было мало. Оставалось одно средство, чтобы сделать жизнь сносной, и он применил его.
Он стал сходить с ума.
Делал он это медленно и постепенно. Вначале ему потребовался Слушатель. Без пола, возраста и внешности — просто Слушатель. Расхаживая и проговаривая вслух свои фразы, он стал убеждать себя, что рядом с ним, справа, идет кто-то — кто-то, кто слушает его, смеется и аплодирует, восхищаясь им и его сочинением — им, Джимом Килбрайдом, а не каким-то там ничтожным клерком.
Он почти уверился в существовании Слушателя. Временами он приостанавливался и оборачивался вправо с намерением пояснить какие-то детали и с удивлением обнаруживал, что там никого нет.