Петровна поплакала вместе с дочерью, а потом, утирая слезы и себе и Тане, сказала:
- Не плачь, не плачь! Чай, замуж! Чего же хорошего в девках-то сидеть? Настанет пора - сама хозяйкой будешь! Радоваться надо!
Таня приподнялась на локтях, повела кулачками по мокрому лицу и стихла. И уж больше слез ее мать не видала.
Петровна даже обижалась: "Что уж это за девки нынче пошли! Мало ревела, пожалеть не дает себя как следует".
"Конечно, за кого-то надо выходить", - думала Таня. Она еще прежде хвасталась, что за своего не пойдет. "За дальнего выйду!" - говорила, бывало, она. А вот пришло время выходить за дальнего, она и не рада, что так хвалилась... Лучше бы за ближнего. Все бы дом рядом.
С нетерпением ожидала она второго приезда жениха. И вот Федька сидит рядом, угощает невесту семечками.
- Кедровые-то у нас тоже есть, кругом на сопках, - говорит он.
- Кедровыми-то зубы набьешь, - отзывается невеста.
- А мы подсолнух возвели.
- Вся деревня, сказывают, у вас в один хлыст, всего четыре избенки, говорит Таня. - Наши ямщики найти не могли.
Девки прыскают со смеху. Федя краснеет густо и не знает, что тут можно ответить.
- У нас охотники хорошие! - бормочет он. - Илюшка Бормотов кабана палкой убил.
- Ружей-то нет, что ли? - спрашивает Таня безразлично и пренебрежительно.
"Эх, вот я попал! Ни одно слово не идет..." - в смятении думает Федя.
- Тоже вот Иван Бердышов...
- Какой Илюшка-то? - спрашивает красавица Дуняша, задушевная Танина подружка, бой-девка.
- Дядю Ваню знаем! Как заедет, пряников ребятам дает. У него уж, верно, ружье-то есть! - говорит Таня.
Она обнимает Дуняшу, и глаза ее смотрят теперь ласково-ласково, но, кажется, это поддельная ласковость, а на самом деле насмешка, лукавство.
Федя отводит взор поспешно.
- Дуняша моя ноги с ним стоптала, плясавши...
- А Илюшка-то какой? - бойко повторяет вопрос стройная, хорошенькая Дуняша. - Смуглявенький?
Федя не знает, что ответить.
- Черный?
- А кедровые мы огнем выжигаем, как гольды идут траву нокту собирать на болото, - говорит Федя деловито и серьезно. - Траву-то нокту знаете?
- Как же! - отпуская подружкино плечо, с насмешкой отвечает Таня. Она хотела отпалить, что пермяки, видно, с гольдами клад нашли на болоте. Такое-то богатство! Ноги в траву закручивать!
- Такая, как осока, растет на опушке. Ее сушить да мягчить, говорят гольды, потом хоть спи на морозе - ноги не мерзнут.
- Как голодно, так и обутки-то поджарить, - замечает Таня. - Из рыбьей-то кожи!
Все прыскают со смеху.
- А вот пароходы нынче! Как у нас пароходная пристань... Подходят! Экспедиция нынче летом будет. Прошлый год, сказали, телеграф проводить начнут.
Тут слушательницы притихли. А Федя сообразил, что до сих пор толковал не про то. Он пошел про пароходы, про купцов, про товар американский и московский, про барыню, какую раз видел на пароходе.
Такие разговоры пришлись по душе и невесте и ее подружкам. Они больше не подсмеивались, а Федька не поминал про гольдов и охоту.
Однако когда расходились, Таня оказала подружкам тихо, но так, что и Федя услыхал:
- С ним уж ноги не замерзнут. Гольды-то ему траву на болоте...
Что она дальше говорила, никто не слыхал. Сдержанный хохот и прысканье девок так и мерещились долго в эту ночь Федюшке, который улегся на широкой деревянной кровати в новой избе Родиона, в то время как хозяева ушли в старую.
Татьяна подшучивала над женихом, но, когда Нюрка было просмеяла его, назвавши "зеленым", Таня вспыхнула и оборвала ее.
- Ах, ты! - вскричала Дуня. - Заступаешься? Уж влюбилась!
Погостив еще день, Федя уезжал. На прощание задумал он выбрать миг, когда останутся они вдвоем с невестой, поцеловать ее, но Таня дала ему такого толчка, что он отшатнулся.
"Ишь, как расхрабрился!" - подумала девушка.
Жених уехал. Шишкины стали готовиться к свадьбе.
* * *
Однажды после рождества, тихим мглистым голубым вечером, Таня вместе с теткой Ариной и с дядей Сильвестр