Вот вам, пожалуйста! Новацкий и Конов! Вот вам и порядок! Вот вам и берем обязательство! А нормы как не выполнялись, так и не выполняются! За что они тебя?
АНДРЕЙ. Не знаю.
ХАЛЯВИН. Но ведь так не бывает, чтоб ни за что! (Старшинову.) Из-за девчонки, конечно. У них все из-за девчонки. Возраст такой. Ладно, я с ними поговорю.
АНДРЕЙ. Поговорите? О чем?
ХАЛЯВИН. Ну что нельзя же так! Это же варварство! А еще комсомольцы! Да выключит кто-нибудь это чертово радио?!
Старшинов молча встает, уходит. Радио умолкает. Старшинов возвращается на место.
ХАЛЯВИН (Андрею). Ты… вот что. Ты только пойми меня правильно. Я никого не хочу покрывать. Но что я, по-твоему, должен сделать? Милицию вызвать? Так здесь один участковый на всю округу, где его искать? А найду – что? В тюрьму их сажать за то, что вы подрались?
АНДРЕЙ. Мы не дрались. Они меня избили. Ногами. И сломали нос.
ХАЛЯВИН. Ну, избили, вижу… Но не убили же!.. А нос… Ну-ка покажи… Задели, есть. Но где уверенность, что сломали? Даже если сломали… Ну, дадут им по пятнадцать суток – тебе от этого легче? Да и вряд ли дадут. Осень, все на уборочной, кто там будет заниматься твоим делом!
АНДРЕЙ. Кто все? На какой уборочной? Милиция? Судьи? Они что, за штурвалами комбайнов стоят? Или морковку, как мы, дергают?
ХАЛЯВИН. Недопонимаешь! Не стоят. Но участвуют! Хищение сельхозпродукции. Потери зерна при перевозках и хранении. Разбазаривание горюче-смазочных материалов! Это, по-твоему, не важно? (Старшинову.) Что я несу?
СТАРШИНОВ. Это чисто нервное.
ХАЛЯВИН (Андрею). По-твоему, роль правоохранительных органов только в регистрации преступлений? Нет, Демидов, они должны активно участвовать в выполнении Продовольственной программы! Это их прямая обязанность!
АНДРЕЙ. А защита моей личности – не прямая?
ХАЛЯВИН. Твоей чего?
АНДРЕЙ. Я вам сказал: меня избили. Новацкий и Конов. Ногами. И сломали нос. А вы городите какую-то ахинею о Продовольственной программе.
ХАЛЯВИН. Ты, знаешь ли, придержи язык! Городите ахинею! Только и дел у всех заниматься каждой дракой подростков!
АНДРЕЙ. Мы не дрались. Они меня избили. Вдвоем…
ХАЛЯВИН. Ну слышал, слышал! И сломали нос… (Впадает в задумчивость.) Вот что сделаем. (Старшинову.) Поезжайте с Демидовым в Сухобузимо…
СТАРШИНОВ. Там продавщица заболела.
ХАЛЯВИН. В поликлинику! Пусть хирург посмотрит, что с носом. Сломан – будем думать. А нет…
АНДРЕЙ уходит. Халявин достает из кармана две крупные морковки, начинает чистить.
Появляется АРБИТР.
СТАРШИНОВ. «По распоряжению начальника лагеря я отвез Демидова в поликлинику. Хирург перелома носа не обнаружил. Я разрешил Демидову в этот день не возвращаться в лагерь, а поехать к отцу, он все еще гостил у родственников неподалеку от Таежного. Вернувшись, я сообщил об этом начальнику лагеря…» (Ставит перед Халявиным бутылку вина – «огнетушитель».)
ХАЛЯВИН. Ну и правильно. Надо же, «Агдам»! Редкость по нашим временам!
СТАРШИНОВ. А вы не боитесь, что Демидов-старший устроит нам тут… разгон?
ХАЛЯВИН. А мы при чем? Пусть заявляет в милицию, мы окажем полное содействие. (Откупоривает бутылку.) Только не будет он ничего делать. Если бы он устраивал разгоны по таким поводам, никогда бы не стал тем, кем стал… Давайте стаканы. (Наливает.) Не из первых, конечно, фигура, но и очень не из последних. Член бюро горкома. Депутат. Освобожденный секретарь парткома… Нет, не будет он ничего делать.
СТАРШИНОВ. Сын.
ХАЛЯВИН. Тем более. Парадоксально, но факт. Для чужого, может, и стал бы. А сын – получается как бы не из принципиальных соображений, а из личной корысти. И нос не сломан. Что бы ни сделал, скажут: ага, для сына старается.
СТАРШИНОВ. Кто скажет?
ХАЛЯВИН. Никто. Но – могут сказать.
СТАРШИНОВ. Не знаю. Если бы это был мой сын, я бы…
ХАЛЯВИН. Ну-ну, что бы вы?
СТАРШИНОВ. Душу бы из вас вытряс. И парня бы сразу забрал отсюда. Не можете создать нормальных условий, сами морковку дергайте.
ХАЛЯВИН.