Следователь будил ее, зажимая рот и нос, и снова сажал на стул под слепящую лампу.
Марьяна продержалась неделю, потом провалилась в глубокий обморок.
Следователи дали сутки ей отоспаться, но потом набросились снова — грубо и жестоко. Они молча раздели ее, привязали к банкетке и стали сечь скрученными электропроводами. Секли по очереди, не торопясь.
Марьяна нутряно рычала, грызла банкетку.
Через два часа бедра и ягодицы ее превратились в сплошную рану. Марьяна потеряла сознание.
Ее облили водой из графина.
— Если завтра не расскажешь про врагов — засечем, — сказал ей следователь.
В камере, лежа на животе на нарах, Марьяна поняла, что завтра ей предстоит умереть. Она проваливалась в тяжелый сон, просыпалась, боясь пошевелиться, вспоминала свою жизнь, мужа, детей, друзей, бурную комсомольскую юность, Ленина и Сталина, революцию и гражданскую войну, первую и последнюю любовь и снова проваливалась.
Наступило завтра.
Но за ней не пришли.
Не пришли и на следующий день.
А еще через два дня ее посетил тюремный врач, осмотрел нагноившиеся раны и насупленно протер пенсне:
— В больничку.
Неделю она провела в тюремной больнице. Когда смогла ходить, ее отвели к новому следователю — спокойному и конопатому. Крутя конопатыми пальцами толстый красный карандаш, он сообщил ей, что дело ее прекращено за отсутствием состава преступления. И что она свободна.
Восемнадцатого сентября, пасмурным прохладным днем, Марина Севериновна Лурье-Милитинская, прихрамывая, вышла из ворот Лефортовской тюрьмы. Чтобы прожить на планете Земля еще 43 года.
