---------------------------------------------
Вигдорова Фрида Абрамовна
Фрида Абрамовна Вигдорова
Черниговка
Дорога в жизнь #3
Повести Ф.Вигдоровой (1915-1965 г.г.) представляют собой единую книгу о педагогическом труде, о том, как Семен Карабанов, один из главных героев "Педагогической поэмы" А. С. Макаренко, пошел по стопам своего учителя и посвятил свою жизнь воспитанию детей, лишенных родителей.
Книга эта отнюдь не документальная. Это - повесть-трилогия, увлекательно рассказывающая о трудовой и горячей, богатой горестями и радостями жизни, целиком отданной детям. Это история детского дома, которым руководит Карабанов, а потом, в дни войны, его жена Галина Константиновна (названная в "Педагогической поэме" Черниговкой).
I
- Галина Константиновна, вы спите?
Я открываю глаза. Значит, все, что я видела сейчас - акация под окном, яркая клумба посреди двора и на крыльце Сеня с Антоном на руках, - все это было во сне. Все это было когда-то, в той жизни, которой больше нет.
Поезд стоит, в стены теплушки хлещет дождь. Надо мной склонилась Настя.
- Вы спите? - повторяет она. - Егор заболел. Горячий весь и бредит.
Я сажусь. Просыпаться мне больно. Из тепла, из счастья попадаешь в темень нашего вагона, где нары в два этажа, а посредине печка-времянка.
Мы едем уже пять дней. Не столько едем, сколько стоим. Навстречу нам мчатся воинские составы, нас обгоняют санитарные поезда. Мы не едем тащимся, еле ползем, а куда? Где остановимся?
- ...горячий весь и бредит, - снова слышу я.
Значит, заболел. Вчера его знобило, он никак не мог согреться. Я укрыла его поверх одеяла своим пальто, я уговаривала себя, что ему попросту холодно: на дворе октябрь, печка дымит и остывает, едва перестаешь топить. Но сейчас, прикоснувшись губами к его горячему лбу, я понимаю: он болен. И, как когда-то Федя, он в забытьи что-то шепчет и шарит рукой по одеялу.
Дверь теплушки чуть приоткрыта. Дождь не дает пробиться рассвету, и ребята еще спят. Дремлет и женщина, которая подсела к нам ночью где-то возле Зимогор. На руках у нее годовалый младенец, к плечу приткнулась девочка лет семи.
Женщина открывает глаза:
- Что, захворал? Придется ссаживать, нечего заразу разводить.
Как жалобно звучал ее голос ночью:
- Возьмите нас! У меня двое, куда я с ними? Христом-богом молю, возьмите.
Где тут было размышлять? Шура Дмитриев помог ей взобраться, Лепко подхватил девочку, я приняла малыша. И вот сейчас она не говорит, а приказывает: "Придется ссаживать".
- Еще чего - ссаживать, - сквозь зубы ворчит Борщик.
- Это мы еще подумаем, кого ссаживать, - тут же откликается Шура.
Не спят или только что проснулись?
Настя светит мне электрическим фонариком, я приподнимаю на Егоре рубашку и смотрю, нет ли сыпи: сыпняка - вот чего я боюсь. Как будто ничего такого нет. Горло? Я даю Егору воды, он пьет жадно и, глотая, не морщится.
- Болит горло, Егорушка?
Он уже откинулся назад, лежит, закрыв глаза, и не отвечает.
- Горло, горло... - ворчит женщина. - Ссадить, и все.
Сегодня побудка тихая: уже все знают, что Егор заболел. Ребята молча заправляют постели, дежурные стараются не греметь посудой, и не слышно обычного: "Плесни-ка еще чайку". Наташа и Тоня бесшумно разносят хлеб, кружки с чаем - все как всегда, только очень тихо. Трудно поверить, что в вагоне сорок человек. Мы набиты здесь, как сельди в бочке, и, если бы не наша многолетняя жизнь бок о бок, трудно было бы нам. Остальные ребята в соседней теплушке с Лючией Ринальдовной и Славой Сизовым.
Дождь понемногу утихает, ребята прыгают из вагона в поле.