"Должна признаться, писала она, - что, по-моему, такое прелестное создание еще никогда не появлялось в печати". Если, как полагают иные, она сама послужила оригиналом для портрета Элизабет, а она, конечно же, отдала ей собственную веселость, бодрость и храбрость, - тогда, может быть, не грех и предположить, что изображая добрую, мирную и прекрасную Джейн Беннет, она имела в виду свою сестру Кассандру. Дарси заслужил репутацию ужасающего хама. Первым его прегрешением было - нежелание танцевать с незнакомыми девушками, с которыми он и не хотел знакомиться, на публичном балу, куда его затащили чуть не силой. Это был не такой уж смертельный грех. Неудачно получилось, что Элиза случайно услышала, как уничтожающе Дарси описал ее своему приятелю Бингли, но он не знал, что она его слышала, и мог оправдаться тем, что приятель упросил его сделать то, что ему вовсе не хотелось делать. Правда, когда Дарси делает Элизабет предложение, звучит это непростительно нагло. Но гордость, гордость своим происхождением и положением, была первейшей чертой его характера, и без нее ничего бы и не произошло. К тому же форма этого предложения дала мисс Остен возможность написать самую драматическую сцену во всей книге. Можно себе представить, что позже, обогатившись опытом, она могла бы показать чувства Дарси (очень естественные и понятные) так, чтобы не восстановить против себя Элизабет, не вложив ему в уста речи столь безобразные, что они безнадежно шокировали читателя. Есть, пожалуй, преувеличение в изображении леди Кэтрин и мистера Коллинза, но если это больше того, что допускает комедия, так разве что на самую малость. Комедия видит жизнь в свете более сверкающем, но и более холодном, чем просто дневной свет, и немножко преувеличения, то есть фарса, как сахара на клубнике, может сделать комедию более приемлемой на вкус. Что касается леди Кэтрин, нужно помнить, что во времена мисс Остен носители титулов ощущали себя неизмеримо выше простых смертных и не только рассчитывали на то, что к ним будут обращаться с крайней почтительностью, но и не обманывались в своих расчетах. В молодости я знавал знатных леди, чье чувство превосходства сильно напоминало леди Кэтрин, хоть и было не так вопиюще. А что до мистера Коллинза, кто не знавал, даже в наши дни, мужчин, наделенных этой смесью подхалимства и напыщенности? То, что они научились скрывать ее под маской благодушия, только прибавляет им одиозности.
Джейн Остен не была крупным стилистом, но писала ясно, без аффектации. Мне кажется, что в построении ее предложений можно усмотреть влияние доктора Джонсона. Есть у нее тенденция употреблять слова латинского происхождения, а не простые, английские. Это придает ее фразе некоторую книжность, отнюдь не противную; мало того, часто прибавляет остроумному замечанию остроты, а лукавству - псевдоцеломудренной прелести. Диалог ее, полагаю, естествен в такой мере, в какой он мог быть по тем временам. Нам он может показаться слегка ненатуральным. Джейн Беннет говорит о сестрах своего поклонника так: "Они, конечно, не поощряли его знакомство со мною, и я не могу этому удивляться, ведь он мог выбрать кого-то другого, более выгодного во многих отношениях". Может быть, она и произнесла эти самые слова, но в них не верится, то же самое замечание нынешний писатель выразил бы по-другому. Записывать на бумаге разговор точно так же, как он звучит, очень скучное дело, и какая-то аранжировка его безусловно необходима. Только в самые последние годы писатели, стремясь к достоверности, стараются сделать диалог как можно более разговорным.