Эти независимые дикари — лихие наездники. Они, как кентавры, носятся на своих резвых лошадях по равнинам Чако. Они не любят жить оседло, а перекочевывают от одной ароматной рощи к другой, словно пчелы, перепархивающие от цветка к цветку. Где им понравится, там и раскинут они свои шатры, там и расположатся табором. Конечно, они дикари, но признайтесь, читатель, вы завидуете их беспечному образу жизни? Не так ли? Я слышу, вы отвечаете: «да». Ну, так следуйте за мной в область Гран-Чако.
II. Парагвайский деспот
Я сказал, что в Чако не было европейских колонистов; теперь упомяну об одном исключении. В 1836 году в ста милях от устья Пилькомайо стоял домик несомненно европейской постройки. Он был незамысловатой архитектуры, с бамбуковыми стенами и крышей из пальмовых листьев, но отличался от хижин индейцев величиной, большой крытой навесом верандой, конюшнями для скота и сараями для сохранения маиса, маниока и других продуктов тропического сельского хозяйства.
Внутреннее убранство дома тоже указывало на присутствие хозяев европейцев. Вся мебель была из бамбука — местного производства, но красивая, изящная, удобная. На полу были постланы циновки из пальмовых листьев; кое-где протянуты гамаки; на стенах развешаны картины — местные ландшафты; скрипка, гитара и кипа нот дополняли убранство жилища.
Комнаты и веранду заполняли чучела животных, птиц и пресмыкающихся, наколотые на пальмовые прутики насекомые, бабочки, блестящие жуки, наконец образцы разных растений и минералов. Собственником этой богатой коллекции был выходец из Германии, берлинский естествоиспытатель Людвиг Гальбергер.
Странно было видеть жилище прусского ученого затерянным в этой глуши, далеко от всего цивилизованного мира, среди степей, где бродят лишь краснокожие туземцы, ненавидящие «бледнолицых».
Чтобы объяснить, каким образом немецкий натуралист попал в негостеприимный край Гран-Чако, следует сказать несколько слов о его предшествующей жизни в Америке.
Четверть века тому назад, когда в Парагвае властвовал жестокий диктатор доктор Хосе Франсия, в благословенном крае жил известный натуралист, друг и соратник знаменитого Гумбольдта, Эме Бонплан. Как истинный ученый, Бонплан был скромен, и многие из его научных открытий приписывают теперь его другу Гумбольдту, с которым они вместе совершали научные экспедиции. Бонплан мирно спит, давно всеми забытый, на берегах Наравы, среди чудной природы, которую он так любил; а между тем потомство должно было бы чтить его имя не меньше имени славного Гумбольдта. Я остановился здесь, однако, на личности Бонплана не для того, чтобы рассказывать его биографию, а потом, что не будь Бонплана, не очутился бы в Южной Америке и Людвиг Гальбергер, переселившийся сначала на Ла-Плату, а потом и в Парагвай по примеру этого французского философа-натуралиста.
Бонплан жил не в самом Парагвае, а на другом берегу реки, в Аргентинской Республике, и занимался здесь разведением плантаций парагвайского чайного дерева. Мирное племя индейцев гуарани полюбило ученого за его ласковый и кроткий характер и стало помогать ему разводить чайное дерево. Дела пошли прекрасно.
Французский ученый достиг, казалось, вершины счастья, как вдруг с севера надвинулась туча, омрачившая это счастье. Молва о его успешной деятельности дошла до диктатора Парагвая тирана Франсии, который считал культуру чая в числе многих других исключительной монополией Парагвая, иными словами — своей собственностью. Правда, Бонплан жил на не подвластной ему территории Аргентинской Республики, но Франсия привык уважать одно право — силу штыка.