Зик уже дожидался ее, усевшись в одно из плетеных кресел. Он сбросил льняную спортивную куртку и закатал рукава своей шелковой рубашки, обнажив покрытые волосами руки. Правую ногу он небрежно забросил на левое колено. Бокал с бренди балансировал на мощном бедре. Густые черные волосы, всегда немного длинные, завивались за ушами и ниспадали на воротничок рубашки. Сейчас на висках была седина, совсем чуть-чуть, и сам факт, что Зик не считает нужным подкрашивать волосы, лишь прибавлял ему мужественности. Ариэль глубоко вздохнула и напомнила себе, что не должна позволить Зику Блэкстоуну вновь совратить ее – и одной дозы сердечной боли, введенной когда-то, оказалось более чем достаточно.
Он инстинктивно учтиво поднялся ей навстречу, но Ариэль жестом попросила садиться и села сама.
– Говорил ли я, как неотразимо ты выглядела сегодня вечером? – произнес Зик, протягивая ей бокал с бренди.
Ариэль с огромным усилием сдержала волну удовольствия, нахлынувшую на нее при его словах. Да, она немало поработала над своей внешностью для сегодняшнего вечера, но об этом никто не должен знать!
– Нет нужды льстить мне, – сухо проговорила она и поднесла бокал к губам.
– Какая же лесть, если это чистая правда? Ты необыкновенно красивая женщина. И всегда была. – Он приподнял свой бокал в молчаливом тосте и сделал большой глоток. Когда он опустил бокал, в его глазах светилось самоосуждение. – Прежде чем мы начнем мирные переговоры, я хочу принести извинения.
– Извинения? – в испуге переспросила Ариэль. Он что, после стольких лет решил извиняться? – За что?
– За то небольшое представление за ужином. Это дурной вкус, особенно в присутствии собственной дочери.
Ариэль сделала маленький глоток, стараясь спрятать разочарование.
– Да, именно так.
– Но ты сама довела меня до безумия, – продолжал Зик, – делая вид, что тогда у нас ничего не было.
– По большому счету, ничего и не было.
– Но у нас появилась Кэмерон!
– Ты прав, – после небольшого молчания согласилась она. – И я прошу прощения. Не следовало пытаться преуменьшать то, что было. Бесчестно по отношению к нашей дочери показывать, что она зачата не в любви.
Они долго смотрели друг на друга, балансируя на грани… чего-то. Какого-то потрясающего открытия или пугающего признания…
– Любовь была, не так ли? – произнес Зик, и его темные глаза требовали ответа.
Ариэль взглянула на свой бокал, не давая воли внезапно подступившим слезам.
– Тогда я думала так.
– И я. – Зик вздохнул и повторил с жаром:
– Да, черт возьми, и я.
Он залпом опрокинул в себя остаток бренди и со стуком поставил бокал на стол. Ариэль испуганно смотрела на него и ждала, что будет дальше. Зик протянул через стол руку, ладонью вверх.
– Ради нашей дочери и прежней любви. Мир?
Ариэль колебалась. Затем и она отставила бренди и протянула руку.
– Мир.
Они сидели молча, крепко держась за руки и разглядывая друг друга. Словно встретились в первый раз. И все же – не совсем как в первый раз.
Она больше не невинность с широко распахнутыми глазами.
Он больше не задиристый молодой герой-любовник.
Сейчас они взрослые, их юношеская страсть умерена опытом и сердечной болью. Но притяжение между ними действует – оба почувствовали это, как удар тока, как искру, пробежавшую между ними и вызвавшую неистовый, быстро воспламенившийся пожар. Оба увидели это в разгорающихся маяках двух пар глаз – в небесно-голубых и карих. Обоих заполнило невысказанное желание, неослабевающая жажда и страсть, не угасшая за двадцать пять лет.
Ариэль попыталась спастись бегством, вырвать свою руку. Пальцы Зика сжались.
– Ариэль, – с болью прошептал он, и голос его звучал мягче и соблазнительнее, чем когда бы то ни было.
– Нет, – сказала она, но слово не более чем движение губ – ее рука по-прежнему послушно лежала в его руке.
– Ариэль, – произнес Зик громче и потянул к себе ее руку.
– О нет, – прошептала она, но, как марионетка, которую хозяин дернул за ниточки, подошла к нему.
– О Боже, Ариэль!.. – простонал он, заключая ее в объятия.
Она прильнула к нему, неосознанно ища тепла, и он крепко прижал ее к себе. Она начала гладить широкую спину Зика, испытывая невыразимое блаженство от его сильного, мужского тела, прижатого к ее мягкому, женскому. Их не мучили никакие воспоминания, сожаления. Все было здесь и сейчас. Жажда и страсть, неукротимый, переполняющий обоих жар.
Он приподнял руками ее голову для поцелуя, но она уже сама тянулась к нему, подставляя губы. Они попробовали друг друга хищным, открытым ртом, а потом их губы, влажные и жаркие одновременно, слились в жадном поцелуе. Ариэль застонала и приподнялась на цыпочки, чтобы крепче прижаться к нему губами.
Руки Зика скользнули по спине и подхватили ее под ягодицы, чтобы приподнять ее тело.
Ариэль вздрогнула, физически ощутив его возбуждение, и в панике уперлась руками в его грудь и оттолкнулась.
– Зик. Зик, стой…
Он же хотел продолжить поцелуй.
Она изогнулась, стараясь выскользнуть из его объятий, но Зик лишь крепче сжал руки. Прошло несколько мгновений, прежде чем он поднял голову.
– Ариэль?
– Пусти меня, Зик. Пожалуйста.
Он скользнул руками по ее талии и ослабил захват.
– Что случилось? – спросил он, уже зная ответ.
Она передумала, хотя он бы предпочел обратное. Мысли только мешают в такой ситуации.
– Это не должно было случиться, – проговорила Ариэль, подтверждая его худшие подозрения.
– Но случилось, – произнес он с неопровержимой мужской логикой.
– Это не должно было, случиться, – повторила она более резко. – И мы оба знаем, как все это глупо и неправильно.
Зик улыбнулся и попытался обнять ее крепче, инстинктивно прибегая к чарам и лести.
– Ну почему ж неправильно? – промурлыкал он.
– Ах, я и забыла, что для тебя нет ничего неправильного, когда доходит до секса! – Ее голос звенел, как колючие льдинки. – Но некоторые из нас более разборчивы. Так что пусти меня!
Уязвленный ее холодностью, Зик подчинился.
– Ты никогда не была такой ледяной, – дрожащим голосом проговорил он.
– Я никогда не была много чем. – Она скрестила на груди руки, поеживаясь, словно от холода. – Но это было до того, как я нашла мужчину, который клялся мне в любви, в постели с другой женщиной.
Глава 7
Ариэль стояла у окна своей затемненной спальни, пылающая, дрожащая, ее взгляд был прикован к Зику, застывшему у бассейна. Он не последовал за ней, когда она развернулась и ушла в дом, хотя в душе она надеялась на это. Он даже не попытался остановить ее.
Как в прошлый раз.
Ничего не отрицая. И не извиняясь.
Он просто выглядел… страдающим от боли, подумала Ариэль, словно она несправедливо обвинила его в каком-то гнусном преступлении. Не будь свидетельства у нее перед глазами, не поймай его лично в момент измены, она бы действительно поверила в его оскорбленную невинность.
Но она поймала его. С окровавленными руками. В момент совершения преступления. Ну хорошо, признала она, не в самый момент. Однако той ужасной ночью ей довелось убедиться, насколько была права ее мать относительно Зика: ему нельзя доверять, особенно если речь идет о женщинах. А она не может жить с человеком, которому не доверяет. Здесь даже неважно, насколько сильно она его любит.
Сердце Ариэль подпрыгнуло, когда Зик неожиданно повернулся и посмотрел на окна ее спальни. Он не отводил глаз, и ей показалось, что он видит ее, стоящую и смотрящую на него, за длинными атласными шторами, закрывающими стеклянную дверь. Ариэль затаила дыхание и ждала… ждала. Но его широкие плечи приподнялись во вздохе, рука скользнула по волосам, и он отвернулся и исчез в темноте за бассейном. Он ушел. Снова. Не попытавшись увидеть ее или объясниться. Ощущение сокрушительного поражения прокатилось по всему телу Ариэль, стоявшей и смотревшей ему вслед.
Да, иммунитет на Зика у нее так и не выработался за эти двадцать пять лет. Один взгляд, одно прикосновение, один поцелуй – и она вернулась туда, откуда начинала… Женщина для одного мужчины – она безнадежно, отчаянно, бесповоротно влюбилась в мужчину, который никогда не удовлетворялся единственной женщиной. Это она понимала уже тогда, восемнадцатилетней девочкой, когда колебалась, принимать у него кольцо или нет.
Зик был возбужден и взвинчен, назначая ей свидание на тот вечер. А кто не был взвинчен? Рано утром они отсняли последнюю сцену "Диких сердец", и Ханс Остфилд заперся вместе с монтажером в одной из каморок студии, чтобы побыстрее смонтировать фильм. О нем уже шла молва в Голливуде. Знающие люди предсказывали, что "Дикие сердца" принесут деньги и успешную карьеру молодым актерам.
Особенно удачную карьеру пророчили Зику Блэкстоуну.
Чтобы отпраздновать этот факт, Зик решил устроить пикник. Для этого он закупил в местной закусочной сандвичи, картофельный салат, шампанское, а также бумажные салфетки, пластиковые вилки и две небольших свечи в голубых подсвечниках. Выезд на пикник планировался в стареньком фургоне Эрика Шаннона, который Зик взял напрокат.
Когда они прибыли в нем в безлюдный парк у подножия горы Санта-Моника со спальным мешком, свечами, шампанским и розой, Зик торопливо открыл шампанское, наполнил им пластиковые стаканчики и, театрально подняв вверх свой, торжественно произнес:
– За Голливуд!
Ариэль едва не свалилась от неожиданности. За Голливуд? Он привез ее сюда, чтобы произнести тост за Голливуд?
В конце концов, неужели ее мать права? Неужели карьера для него важнее всего?