Я снова швыряю противень на плиту и бросаю на него новые шампуры. Предполагалось, что эта кухня будет декоративной. Когда я обдумывала её дизайн в прошлом году, то никогда не догадывалась, что мне и в самом деле придётся ей воспользоваться. Я даже не знаю, для чего нужна половина из купленных приборов. Они все подбирались лишь по цвету. Несмотря на вторую попытку, шампуры получаются больше обугленными, чем коричневыми - все мамины старания воспитать из меня хозяйку снова терпят неудачу.
Я всё кидаю в одну кучу, и, балансируя противнем в руках, выхожу из кухни (стены цвета баклажана, блестящие чёрные кухонные стойки из гранита, гладкий чёрный холодильник, очевидно, бесполезная чёрная плита, встроенная в стойку) и прохожу в столовую. Эта комната выполнена в бледно-жёлтом цвете с белыми деревянными панелями и чёрным столом, чтобы продолжить цветовую тему кухни. Стол идеален: гладкий, с современными линиями, на нём ни царапины, одна из самых лучших моих покупок за всю жизнь. В ней также находятся два мною ненавистных родственника: Гор - самый старший брат, а также невыносимый всезнайка и Хаткор - его пьяная потаскушка-жена.
С грохотом бросая блюдо с углём, соусом и гарниром в центр стола, я сажусь, чтобы поужинать. Мать чопорно прокашливается. Она выглядит странно. Обычно едва ли встаёт с постели во время её траура, но, за исключением случайного приступа, как вчера, Исида кажется откровенно весёлой.
- Произнесёшь молитву? - Спрашивает она.
- В последний раз, - говорю я, сужая на неё подведённые чёрные глаза. - Я отказываюсь молиться своим же родителям. Это глупо.
- Осирис? - Мама смотрит на него, словно разрешая ему вмешаться, в этот раз.
Папа медленно переворачивает страницу газеты. Она на тагальском языке. Вся семья благословлена даром знания языков, и даже я; у него хобби читать каждую газету, которую только можно найти на любом вообразимом языке. Без сомнений, он осознаёт, что газеты - вымирающая форма. У Осириса вызывает симпатию всё, что устаревает и умирает. В конце концов, он бог подземного мира.
Я ухмыляюсь ей, зная, что в эту секунду, когда Исида обратилась к нему, я выигрываю спор.
- Отлично. - Она отрезает лакомый кусочек от почерневшего блюда, жуёт его, и её рот постепенно растягивается в крайне несоответствующей сезону улыбке. Моя мама по-своему прекрасна, излучает теплоту и комфорт: широкие бёдра, полные губы и бюст, который вдохновлял художников на протяжении тысяч лет. Я бы предпочла не наследовать этого от неё, но, по большому счёту это не то, на что стоит жаловаться. У меня её густые и чёрные, как смоль волосы, а также её большие миндалевидные глаза, правда, у меня ещё густая чёлка, касающаяся ресниц и каскадная стрижка, смягчающая мой подбородок, тяжёлый, как у Осириса. Тем не менее, никто не лепит из меня статуи.
И никогда не будет.
Хаткор разок откусывает и давится, запивая съеденное стаканом пива, который волшебным образом наполняется снова. Она богиня пива. И секса. Любимый сын моей матери женился на беспробудной пьянице. Она могла бы быть забавной, если бы не дотрагивалась до всех исподтишка, подкрадываясь и подолгу рассматривая всё, что движется.
Её театральный взгляд, подведённый а-ля "кошачьи глазки", прикован ко мне.
- Подруга! - Воркует Хаткор. - Это прекрасно!
- Меня зовут Айседора.
- Ну, конечно! - Богиня смеётся, низко и глубоко. - После всего, что было, я не могу всё упомнить! Если бы только твоя мать хоть немного проявила фантазию.
Иногда это больно, когда тебя забывают, пока ты ещё жива. Но она знает, о чём говорит. Все без исключения из сотен маминых отпрысков придумывали свои вариации имени моих родителей. И почти все, даже не пытались вспомнить моё имя.
- Как всегда, приятно повидаться. - Хаткор улыбается моей матери. Хотя улыбка больше похоже на оскал.
- Такой приятный сюрприз, когда я приглашаю своего сына на семейный ужин, и ты тоже тащишься следом. - Мамина улыбка обнажает ещё больше зубов.
После нескольких напряжённых моментов между ними двумя, мама властно разрывает зрительный контакт. Затем она лучезарно нам улыбается, прокашливается снова и снова, пока, в конце концов, Осирис не сворачивает газету и обращает на неё своё внимание.
- Я позвала тебя к нам на ужин, чтобы сделать объявление. Я беременна!
Отец медленно моргает, глаза черны, как его кожа. Затем снова поднимает газету.
- Немного раньше, чем планировалось. Что насчёт этой? - Он кивает в моём направлении.
Я слишком шокирована словом "этой", чтобы ответить. Мне шестнадцать. Она рожает ребёнка каждые двадцать лет. Двадцать! Не шестнадцать! Из всех традиций, что богиня материнства и плодородия может выбросить в окно, это та, которую она выбирает?
Исида пожимает плечами, пытаясь выглядеть виноватой за своей довольной улыбкой.
- Я подумала, что мы могли бы всё встряхнуть немного. Кроме того, Айседора так выросла.
- Что? Раз у меня скачок в росте, меня теперь в расход?
Я не могу поверить, что мама уже меня заменяет. Могла хотя бы сделать вид, что я что-то значу, даже если она и не собирается делать меня вечной, как этого кретина Гора.
Я просто в бешенстве из-за этого… Я… Я в ярости! Единственная причина, по которой у меня в глазах слёзы - это потому, что я положила в еду слишком много лука.
- Кроме того, - говорю я, пытаясь не шмыгать носом. - Ты единственная, кто придерживается расписаний и традиций, и кто всё и всегда делает по одному и тому же сценарию, чтобы не допустить хаоса, который бы всё испортил!
- Думаю, это замечательно! - Произносит Гор, с удовольствием продолжая есть. - Держи семью в тонусе!
Я бросаю на него взгляд, зная точно, что он получит от своей матери, рожающей ещё больше детей. Что они все получат. Я не буду притворяться.
- Что, батареи на исходе? Пришло время появиться новому маленькому идолопоклоннику, который будет более послушным?
От маминого взгляда я замолкаю, борясь со знакомым приступом боли. Она качает головой, и боль немного стихает.
- Не драматизируй, Айседора. Ты сможешь помогать мне с ребёнком! Это будет хорошая практика перед тем, как через несколько лет у тебя появится свой собственный!
О, это мой конец! Всё что угодно, только не это. Есть достаточно статуй, изображающих её кормящей миниатюрных фараонов, куда бы я ни пришла. Я уже давно поклялась, что никогда у меня не будет собственных детей. Никаких визжащих малюток, сосущих моих девочек. Большое-пребольшое спасибо. Я быстро вытираю слёзы. Идиотский лук.
- Ты будешь отличной помощницей для мамы, - говорит Гор, сверкая на меня своими озорными соколиными глазами и холодной улыбкой.
- Ух ты, спасибо, Горшок. - Он не может услышать, какое я добавляю окончание, но от осознания этого я чувствую себя лучше.
- Когда ожидается пополнение? - Спрашивает он нашу маму, и она озаряет его улыбкой в ответ. Она практически сияет, подтверждая то, что находится в режиме абсолютного триумфа материнства.
- Через два месяца.
Я задыхаюсь.
- Через два месяца? Разве детям не требуется больше времени, например, в четыре раза больше? - Я откидываюсь назад и смотрю на её живот. И сейчас, когда я пялюсь туда, там определённо есть выпуклость. И в последнее время она одевается в свои самые лёгкие церемониальные одежды. Я даже не задумывалась над этим.
- Я дожидалась нужного момента, чтобы сказать тебе. Я не хотела тебя расстраивать.
- Превосходно сработано в этот раз.
- Айседора…
Я выставляю вперёд руки, защищаясь.
- Прекрасно! Класс! Через два месяца.
- Ещё кое-что, - говорит Исида и её голос становится холодным и строгим.
Я издаю стон.
- Если скажешь, что это близнецы, я воткну себе вилку в глаз.
- Я хочу спросить, может кто-то видел сны в последнее время?
Все боги качают головами, а потом поворачиваются ко мне.
- Кучу снов. - Говорю я. - Каждую ночь, вообще-то. Это что-то! - Исида прищуривается, и я выставляю руки. - Прости! Тебе придётся уточнить вопрос.
На её лице появляется беспокойство.
- Тёмные сны. Сны об опасности.
Я пожимаю плечами.
- Неа. Ничего, кроме солнца и весёлых игр в Ниле со стадом фиолетовых бегемотов.
- Фиолетовых, хм.
Её лицо становится сильно задумчивым. Никогда недооценивайте древнеегипетский задвиг о способности с помощью снов предсказывать будущее. Насколько я могу судить, то, что сон - это сон, является всего лишь сном.
Осирис пользуется тем, что мама отвлекается, чтобы встать и переместиться в подземную часть дома, так как все остальные продолжают обсуждать новость о ребёнке.
Меня захлестывает волна мрачной грусти, какого-то отчаянного, перехватывающего дыхание ужаса. То, что в наш дом скоро ворвётся новая жизнь, заставляет меня смотреть в лицо своей собственной временности - того, что я пыталась избежать любой ценой. Я заменяема. Совершенно и абсолютно.
Когда выпал мой первый молочный зуб, а это было во время обеда в руинах храма, мама держала его в своей неразлинеенной ладони и улыбалась; её глаза блестели от слёз, и я решила, что в чём-то провинилась.
- Он такой маленький, - сказала она, аккуратно укладывая его в свою сумку. - Когда он появился самым первым, то казался таким большим, сидя в одиночестве в твоей малюсенькой розовой десне. И он был очень-очень острым.
Она дотянулась, чтобы ловко заплести мои длинные волосы в косу, благодаря чему ветер уже не мог задуть их в моё лицо.