- Нет необходимости облекать это в слова, Данхэм, - сказал он резко и быстрым шагом вышел из комнаты.
Час спустя, уже сидя в седле, герцог вспомнил неловкую заминку своего управляющего и неожиданно почувствовал себя оскорбленным. Как могли Данхэм и Фредди позволить себе усомниться в его превосходной форме!
Герцог всегда гордился тем, что в отличие от многих своих ровесников до сих пор сохранял атлетическое сложение и выносливость, которыми отличался в свои молодые годы в армии.
Долгие часы, проведенные в седле во время тяжелых походов по территории неприятеля, лишения и постоянные опасности закалили его тело и дух, он чувствовал себя эдаким молодым Самсоном. В результате его так и прозвали сослуживцы, а сам он, уже выйдя в отставку, назвал этим именем своего самого лучшего коня.
Самсон, горячий, с норовом вороной жеребец, на котором сейчас скакал герцог, требовал от хозяина напряжения всех сил и самого пристального внимания. И спустя несколько часов, проведенных в дороге, герцог
уже не с таким возмущением думал о словах своего друга.
Ему пришлось признать, что, несмотря на кулачные бои и занятия фехтованием несколько раз в неделю, он позволил своим мышцам несколько ослабнуть, а также немного располнел. Пожалуй, у него действительно появилось несколько лишних стоунов.
Да, как это было ни обидно, но приходилось признать, что Фредди оказался прав, обвиняя друга в том, что тот обрюзг и превратился в изнеженного бездельника, который начал воспринимать окружающую его роскошь как нечто само самой разумеющееся.
Белоснежные льняные простыни на его мягкой пуховой постели ласкали кожу, изысканные блюда готовил самый лучший в Англии повар, вина, которые закупал его особый агент, производились на лучших виноградниках Франции. И всего этого герцог уже не замечал, так как все принимал как неотъемлемую, обязательную часть своей повседневной жизни.
И, конечно, всегда к его услугам были нежные белые руки, обвивающие его шею, и алые губы, охотно дарящие жаркие поцелуи.
"Конечно, следует признать, что такая жизнь никак не способствует укреплению духа и тела, - сказал себе герцог после некоторого раздумья. - Возможно, Фредди был прав, заставляя меня отправиться в это нелепое путешествие. Но все же я сомневаюсь, что из этого может выйти какой-нибудь толк. Ну в самом деле, какое это приключение?"
Однако вопреки ожиданию он почувствовал себя настоящим путешественником, когда выехал из своего особняка на Беркли-сквер, провожаемый изумленными взглядами своего управляющего, дворецкого и лакеев, - один, без грума и обычного эскорта из нескольких верховых.
Пожалуй, Брокенхерст не мог вспомнить, когда последний раз куда-нибудь выезжал без сопровождающего эскорта, зачастую состоящего из десяти человек.
И сейчас он просто не мог не сожалеть об удобствах своих обычных путешествий в экипаже, запряженном той самой великолепной парой гнедых, которой всегда восхищался Фредди.
Обычно, когда герцог собирался ехать в Ньюмаркет или останавливался где-либо еще за пределами Лондона, его камердинер всегда ехал вперед, и к тому времени, когда его светлость подъезжал к гостинице, там все уже было устроено самым лучшим образом.
Если же предполагалось, что путешествие продлится достаточно долго и ему придется останавливаться на постоялых дворах, то среди сопровождающих его всадников один был обязательно превосходным поваром.
Но что сейчас зря думать об этом? И герцог, сидя на своем горячем вороном коне, скакал все дальше на север, стараясь вспомнить, не забыл ли он в спешке что-нибудь действительно важное.
Своему камердинеру он велел уложить только самое необходимое, то, что можно увезти с собой, приторочив к седлу.
- Вы хотите сказать, ваша светлость, что я не поеду с вами? - спросил пораженный до глубины души камердинер.
- Скажу тебе по секрету, Дженкинс, - ответил герцог, - что я заключил пари. И если я хочу его выиграть, то должен в этом путешествии полностью рассчитывать только на самого себя.
- Но вы не сможете обойтись без моей помощи, ваша светлость!
- Что ты хочешь этим сказать? - нахмурился герцог. - Если ты постоянно нянчишься со мной, это еще не значит, что я совершенно беспомощен и не смогу обойтись без тебя!
Судя по тому, как поджал губы его камердинер, герцог понял, что именно это Дженкинс и хотел сказать.
- Я не желаю слышать твоих возражений. Все, что я прошу тебя сделать, это уложить в дорожную сумку пару сорочек… что-нибудь, во что я мог бы переодеться после того, как целый день проведу в седле… ночную рубашку и бритву… ну и еще, возможно, кое-какие мелочи… ты сам знаешь.
- Вероятно, ваша светлость предпочтет взять несколько свежих шейных платков на смену, - сказал Дженкинс торжествующим тоном человека, который обнаружил серьезный изъян в плане, который крайне не одобрял.
- Если я не найду всего, что мне будет необходимо, то буду крайне, недоволен тобой, - сердито сказал герцог.
- Лучше бы вам, ваша светлость, взять с собой меня, - укоризненным тоном заметил Дженкинс.
На это герцог не посчитал нужным отвечать и принялся переодеваться.
Вместо тесно облегающих панталон цвета шампанского он надел более плотные, вышедшие из моды и потому давно им не надеваемые и, к своему огорчению, обнаружил, что они стали несколько узковаты.
Стараясь не выказывать своего раздражения, он скинул высокие, начищенные до блеска сапоги из мягкой кожи и надел старые, удобные сапоги для верховой езды, которые Дженкинс давно собирался выкинуть.
Герцог был достаточно разумен, чтобы понимать, что ему лучше не привлекать в пути ничьего внимания. И не столько из риска быть узнанным и проиграть пари, сколько для того, чтобы не вызвать излишнего интереса к одинокому и потому беззащитному путнику.
На всякий случай он опустил в карман своего габардинового редингота небольшой пистолет. А затем, к откровенному неудовольствию Дженкинса, сам повязал шейный платок таким простым, совершенно не модным узлом, который мог подойти разве только какому-нибудь деревенскому сквайру, а отнюдь не модному джентльмену, каковым себя считал герцог.
Когда пришло время выбрать шляпу, герцог взял самую простую, с высокой тульей. Такие шляпы еще были в моде, но этой было не менее пяти лет, и выглядела она так, как и должна выглядеть старая шляпа, на которой дожди и ветры оставили свои разрушительные следы.
- Не нравится мне это, ваша светлость, - качая головой, проговорил печально Дженкинс. - Не так вы выглядите, как вам подобает!
- Я выгляжу именно так, как хочу выглядеть, - надменно отвечал герцог.
- Просто не знаю, куда катится этот мир, - тихо, себе под нос проворчал Дженкинс, - если ваша светлость намерены ехать один, верхом, в одежде, которая может подойти только разве какому-нибудь деревенскому сквайру.
Герцог ничего не ответил и молча продолжал рассовывать по карманам деньги, которые перед этим мистер Данхэм принес к нему наверх, в спальню.
Камердинер вздохнул и принялся укладывать названные хозяином вещи в дорожные саквояжи, которые предстояло приторочить к седлу. Туда же он положил пару черных домашних туфель и, продолжая ворчать, вынес вещи из комнаты.
Оставшись один, герцог последний раз окинул взглядом свою комнату, и на мгновение ему стало жаль покидать эту удобную старинную кровать за шелковыми красными занавесями, украшенную гербами над изголовьем.
На столике возле кровати лежал бархатный футляр с драгоценностями, которые ему предстояло надеть сегодня вечером на бал, устраиваемый герцогом и герцогиней Брэдфорд в их роскошном особняке на Расселл-сквер.
Герцогиня была весьма привлекательной женщиной, но едва только герцог вспомнил о ней, как тут же подумал о том, что, если пойдет на этот бал сегодня вечером, как он намеревался, его там неминуемо будет подстерегать Имоджин.
И как всегда, она будет казаться ему прекрасной - восхитительная голубоглазая блондинка, изящная и хрупкая, как цветок. Он вспомнил, как, встретив ее впервые на балу, подумал, что перед ним само воплощение юности и красоты и что ни один мужчина не может мечтать о большем совершенстве.
Теперь, думая об этом, герцог не сомневался, что Имоджин вовсе не так жаждала видеть его своим мужем, как к этому стремились ее родители.
Она была прелестна, но вместе с тем настолько глупа и равнодушна к чему-либо, кроме своего собственного отражения в зеркале, что герцог вообще начал сомневаться, способна ли она на какие-нибудь пылкие чувства.
Ее родители - лорд и леди Вентовер - прекрасно осознавали, насколько ценно иметь своим зятем герцога Брокенхерста. И, видимо, многие их знакомые охотно помогали им заполучить богатого вельможу для их красавицы дочери.
Оглядываясь теперь назад, герцог припомнил, что по странной случайности почти на всех обедах его место оказывалось рядом с Имоджин. Он неизменно встречал се на приемах, даже на тех, куда обычно юные дебютантки не приглашались. Признаться, он был не на шутку очарован. Девушка была так красива, что он забыл обо всех своих прежних увлечениях и связях и обращал внимание только на нее одну.
Имоджин, всегда одна только Имоджин!
Сейчас он понимал, что просто попался в расставленную для него ловушку, словно какой-нибудь желторотый юнец, впервые вкусивший радостей лондонского света и опьяненный ими.
"Как же я мог оказаться таким глупцом и хотя бы на одно мгновение предположил, что она подходит мне в качестве жены! Как мог вообразить, что эта пустоголовая красивая кукла сможет достойно играть роль герцогини Брокенхерст!"