- Нет, Глебка. Ее полное имя - Ефросинья. Дед наш, понимаешь ли, был со странностями и дочерям своим, то есть маме моей и тете, дал старинные русские имена - Евдокия и Ефросинья. Ты представь только, каково им было расти с такими именами - Дунька и Фроська? Знаешь, как их в школе за это жестоко дразнили?
- Да уж, прикололся твой дед, ничего не скажешь…
- Ага. Прикололся. Вот моя мама и решила, что дочку потом обязательно как-нибудь красиво назовет. Ну, и назвала… Она ж меня без мужа родила, дед ее потом за это из дома выгнал. Жуть какой строгий был! Тетя Дуня сама от него уехала, а мама с маленькой дочкой, со мной то есть, из дома ушла. Правда, потом, когда он совсем состарился, с мамой помирился. И меня, свою внучку, признал. Но все равно упорно называл меня Варькой. Никакая ты, говорил, не Барбара, а как есть Варвара. А фамилия у меня была Брылина. Вот и росла я Барбарой Брылиной, сама того не ведая, какая у меня тезка-актриса есть. Это уж потом знаменитый новогодний фильм на экраны вышел - ну, который перед каждым Новым годом обязательно по всем каналам крутят, про иронию судьбы, про учительницу… Видел?
- Да видел, видел… По-моему, фигня полная.
- Ну почему же - фигня? Совсем даже не фигня! Ты еще омлет будешь?
- Давай…
- А насчет фильма ты не прав, Глебка! - горячо продолжила Бася, повернувшись к плите и накладывая в тарелку пасынка еще одну порцию омлета. - Ты знаешь, какую он революцию тогда произвел? Все его в Новый год посмотрели, потом столько разговоров было… Там польская актриса снималась, Барбара Брыльска. В общем, она была такая, такая…
- Ой, да обыкновенная! - проговорил Глеб неразборчиво, запихивая в рот порядочный кусок омлета. - Тетка как тетка! Я же видел! Вроде молодая, а старше нынешней Мадонны выглядит!
- Ну конечно, если образ Мадонны брать в качестве эквивалента красоты…
- Мам! Давай не будем про Мадонну, ладно? Ее вообще ни с кем сравнивать нельзя. И уж тем более с твоей этой…
- Ладно. Про святое - не будем. Согласна.
- А ты не смейся!
- Я не смеюсь, Глебушка. Тебе показалось. Честное слово, не смеюсь. И не улыбаюсь даже. Я твои вкусы всегда уважала и впредь буду уважать.
- Да знаю, мам… Ну, а дальше-то что было? Твоя мама не пожалела, что назвала тебя Барбарой, как ту полячку?
- Нет. А чего ей жалеть? Это же и впрямь удивительно, что все так совпало! Она - Брыльска, а я - Брылина. Ты знаешь, мне кажется, что мою похожесть на эту актрису она между делом взяла да и сама себе додумала… А когда человек во что-то искренне верит, то получается так, как он хочет. В общем, мне уже ничего не оставалось, как расти и взрослеть во взлелеянном мамой образе… - тихо рассмеявшись, развела руками Бася. - И ладно бы, если б она сама по себе тихо довольствовалась этим образом - куда ни шло. Так нет же, она и всех окружающих убедила в том, что я - маленькая копия той польской актрисы. И все поверили, представляешь?
- Ага. Психоз массового сознания, да?
- Ну, не совсем уж психоз… Людям, знаешь, всегда хочется чего-то необыкновенного. Вот была бы я, к примеру, Варварой, а не Барбарой, на это обстоятельство никто бы и внимания не обратил, а так…
- Но ведь ты и правда на нее похожа, Бась!
- А что делать? Пришлось! - со смехом развела она руками. - Не могла же я маму подвести! Чем больше росла, тем больше схожести образовывалось.
- А ее ортодоксальный папаша, ну, твой дед то есть, как к этому отнесся? Что ты на актрису похожа?
- Да ему уж и дела не было до этого, Глебушка. Мне двенадцать лет было, когда он помирать собрался. Болел сильно, долго маму мучил… Я помню, как мы с ней ходили за ним ухаживать. Он уже старенький был, слепой и глухой, а все равно - сердитый. Кричал на нее, как на девчонку. А она ведь меня поздно родила, в сорок лет почти… Вот и считай, сколько ей было. Пятьдесят два года - почти пенсионерка. А он ей - Фроська туда, Фроська сюда… Еще и костылем замахивался. Потом он умер, а мы так с мамой вдвоем и жили. Городок у нас малюсенький был, все друг друга знали. Да что я говорю - был, он и сейчас есть…
- Ага, я помню. Там такие деревья росли большие - выше домов.
- Да. Это липы…
- А еще помню, что там были деревянные тротуары.
- Ну да… Мама пишет, что там и сейчас ничего не изменилось. А соседи до сих пор ее спрашивают - как там твоя Баська-полячка в большом городе живет? Представляешь? Меня с детства так и звали - вон, мол, смотрите, Баська-полячка пошла, Фроськина дочь… Смешно звучит, правда?
- Ага, смешно… Мам, а почему бабушка Фрося к нам в гости никогда не ездит? Не скучает, что ли? Я ж ей вроде как внук… Или как бы внук, если я тебя мамой зову… Пусть она приедет, ты ее позови!
- Ой, что ты, ее и не выманишь сюда! Она Вадима страшно стесняется. Да и не только Вадима, она вообще всех стесняется. Такая она у меня - пугливая мечтательница… Нет, я ее приглашала, конечно! И тетя Дуня ее к себе звала. Только она и к ней тоже не поедет. Боится. Она ее всегда боялась, с детства. Странно, да? Вроде тетя Дуня - ее единственная старшая сестра… Хотя, если честно, Глебка, я тоже своей тетки побаиваюсь. Ты же знаешь, какая она у нас боевая!
- Да уж знаю. Классная бабка! Так матюками концептуально по телефону кроет, что уши в трубочку сворачиваются. Таких даже по телевизору не услышишь! Ты знаешь, что она недавно отцу заявила?
- Что? - испуганно вскинула на пасынка глаза Бася.
- А что будто мы с отцом, такие-рассякие, тебя вот уже десять лет как хотим, так и пользуем… Представляешь, так отцу прямым текстом и заявила! И слово такое противное подобрала - пользуем! Я сам слышал.
- Глебка! Ну как тебе не стыдно? Чего ты повторяешь всякую ерунду!
- Так она сама так говорит! Я при чем? - возмущенно растопырил карие глазищи Глеб. - Если б она не говорила, я бы и не повторял!
- И что с того, что она так говорит! - не сдавалась Бася. - У нее просто характер такой… не из легких. Неуживчивый, своеобразный… Понимать же надо! А что в выражениях не стесняется, так этому тоже свое объяснение есть. Она меня таким способом любит, понимаешь? Способом нападения. А что делать - жизнь у них с мамой тяжелая была. Если бы тетя Дуня огрызаться не научилась, то, наверное, тоже овцой забитой около отца-деспота всю жизнь прожила, как мама. Ты знаешь, на самом деле тетя Дуня маму очень, очень жалела, хоть и ругала в письмах за беззубость на чем свет стоит. А когда я школу закончила, она сразу меня к себе позвала, в институт поступать. Чего тебе, говорит, в глухой провинции пропадать? Ну, я и поехала… Поступить не поступила, зато вас с отцом встретила и полюбила…
Последнее слово вдруг ни с того ни с сего застряло в горле, съежилось комком, ударило в нос так и не пролитыми слезами. Вот не зря говорят, что все исходящие из организма слезы выплакивать до конца надо, иначе они потом выскочат в самый неподходящий момент.
Тихо шмыгнув носом, она встала со стула, торопливо развернулась к плите, со звоном подняла крышку со сковородки с омлетом.
- Глебушка, ты добавки будешь? Давай еще, а?
- Нет. Я наелся. Ты только не реви, пожалуйста. Не надо.
- А я и не реву… С чего ты взял?
- Ой, да не держи меня за малолетку, мам! Что я, ситуацию не отражаю, по-твоему?
- В… каком смысле - не отражаешь? Что ты имеешь в виду, Глебушка?
- Что, что… Это ж ослу понятно что. Мам… Да расслабься ты, честное слово! Забей на него! Подумаешь, пусть он налево сходит! Да у всех наших пацанов отцы такие! А у Борьки так вообще… Отец все время туда-сюда мечется, уходит-приходит, уходит-приходит… А матери Борькиной это по фигу! То есть фиолетово - полностью! Она только смеется, говорит, левак укрепляет брак…
- Не знаю, не знаю, Глебушка… - так и не смея развернуться от плиты, тихо проговорила Бася. - Может, и впрямь маме твоего Бориса так удобнее. А я - не могу. Мне стыдно. Тем более мне именно с тобой говорить на эту тему стыдно. Давай не будем, а?
- Мам, да ты сядь… Почему стыдно-то? Я ж тебе не чужой! Сядь, мам.
- Да ну…
Не оборачиваясь от плиты, она вяло махнула рукой, подняла лицо, изо всех сил пытаясь протолкнуть вовнутрь застрявший в горле слезный комок.
- Сядь, мам. Ну чего ты как маленькая?
Басовитые нотки в голосе Глеба звучали так уверенно, будто он и не с мачехой сейчас разговаривал, а с подружкой-ровесницей. Хмыкнув, она тихо села на стул, взглянула на него неуверенно, даже насмешливо улыбнуться попыталась. Хотя лучше бы она этого не делала. Потому что, вместо улыбки, образовалось лишь нервное дрожание губ, и пришлось их поджать жалкой скобочкой.
- Ну, мам… Ну ты же сама знаешь, как к нашему отцу всякие тетки любят липнуть! Помнишь, как два года назад какая-то тупая лохушка его преследовала, тебе постоянно звонила? И ничего! Вы с отцом еще смеялись над ней… Помнишь?
Снова хмыкнув, Бася недоверчиво уставилась на пасынка. Надо же - только и остается, что хмыкать. Она и не подозревала, что Глебка в курсе всех этих дел… Действительно, была у них с Вадимом два года назад такая история. Влюбилась в него одна особь, из нынешних, из юных и наглых. Из тех, которые к объекту своей влюбленности напролом пробиваются, как через лесную чащу. Ох и хлебнули они с Вадимом тогда от этой девицы… Все было - и преследования, и звонки, и до прямых угроз дело доходило. Смех смехом, конечно, но она, помнится, боялась из дому выйти - вдруг эта девица в припадке страсти ненароком возьмет да кислотой в лицо плеснет…
- Да, Глебка. Тогда это действительно смешно было. Тогда мы вместе смеялись, а теперь… Теперь это уже другая драматургия…