"Дорогая мисс Ловатт, - говорилось в записке, - не давайте им препятствовать нашей встрече сегодня вечером. Я горю желанием познакомиться с вами. Я уверена, мы с вами прекрасно проведем время, и очень надеюсь, что мы сработаемся. Не сомневаюсь, вы прекрасно знаете свое дело.
Маргарита Фабер".
Ким опустила записку в сумочку и, повесив ее на запястье, направилась к двери. Сделав первые шаги по коридору, она почувствовала себя Христофором Колумбом, плывущим на поиски Нового Света.
Глава 2
Ким повезло - в коридоре она натолкнулась на служанку, которая указала ей дорогу.
Библиотека, в которую наконец попала Ким, оказалась огромной комнатой, в которой одна стена была полностью занята книгами, а рядом с пылающим камином стояло несколько удобных глубоких кожаных кресел.
С одной стороны камина стоял ящик с поленьями, а с другой, наслаждаясь теплом, свернулся в корзинке старый кокер-спаниель. Ким нажала кнопку звонка на столе из орехового дерева, чтобы ей принесли чай, обещанный экономкой, и через несколько минут горничная внесла поднос.
Ким заметила на столе пишущую машинку и осталась ею очень довольна: девушка была знакома с этой маркой, и к тому же это была самая последняя модель, работать на которой сплошное удовольствие.
Несомненно, думала она, прихлебывая чай и глядя вокруг, у семейства Фабер были средства сделать свою жизнь приятной и удобной. В этом доме богатство бросалось в глаза, свидетельства его были повсюду. Создавалось впечатление, что Мертон-Холл - безукоризненный механизм, однажды запущенный твердой рукой. Каждый был на своем месте и должен был безупречно выполнять свою работу. Иначе и быть не могло. И управлял всем этим мистер Фабер.
Каким же он был человеком, если заставлял свою мать посылать секретные послания только что приехавшей секретарше и вызывал выражение такого страха на лице той женщины, которая назвалась Траунсер?
Ким задумчиво бродила по комнате, разглядывая картины на стенах, а спаниель похрапывал в своей корзине, когда высокая застекленная дверь на террасу открылась, впустив порыв холодного воздуха и мужчину с собакой.
Пес был юной копией кокера в корзине; он уже собирался пойти поздороваться со своим приятелем, но тут заметил Ким и кинулся к ней. Лапы у пса были грязные, дружелюбие било через край, и через несколько секунд девушка была измазана с ног до головы.
- Назад, Маккензи! - приказал мужчина, и звук его голоса напомнил Ким щелканье хлыста. Он шагнул вперед, поймал пса за ошейник и выставил за дверь в коридор. - Иди, пусть тебя вымоют, - скомандовал он. Собака у камина протестующе заскулила.
- О, уверяю вас, ничего страшного… - начала было Ким, как вдруг у нее появилось такое чувство, словно температура в комнате упала на несколько градусов и ее слова застыли в холодном воздухе.
- Неужели? - с ледяной вежливостью произнес мужчина, размотал теплый шарф на шее и бросил его вместе с перчатками на столик. - Извините, я забыл, что вы должны были приехать. В противном случае я не стал бы врываться сюда подобным образом. Эта комната теперь ваше рабочее место.
- Да, я так и поняла со слов экономки.
- Я - Гидеон Фабер. - Он не протянул ей руки, только окинул быстрым, пристальным взглядом.
Ким стало очень неуютно. Этот человек производил странное впечатление.
И вдруг ее озарило… Все дело было в его глазах. Они были голубовато-серые, суровые и холодные, как северное небо. У Ким по спине мурашки забегали. Ей еще не приходилось общаться с человеком, в котором было столько высокомерия.
Она поняла это, когда он выставил за дверь пса, когда и не подумал извиниться за доставленные собакой неудобства, когда проигнорировал поскуливание у камина… И по его резкой, отрывистой манере говорить. И записка, которую ей прислала его мать, - умоляющая записка… она сказала обо всем заранее.
Но, несмотря на это, он был очень привлекателен - высокий, элегантный, с резко очерченными чертами лица, темно-каштановыми волосами, слегка загорелый, с густыми черными ресницами - потрясающими ресницами, - которые привлекали внимание к ледяным серым глазам. Впечатление не могли испортить ни грубый твидовый пиджак для верховой езды, ни старые вельветовые брюки.
- Насколько я понимаю, вы - мисс Ловатт? - осведомился Фабер. - Агентство не решило в последний момент прислать кого-нибудь другого? Иногда у них бывает подобная привычка.
- Нет, - ответила она, - я - Ким Ловатт.
- Ким? - Его брови удивленно изогнулись.
- Моя мать была поклонницей Киплинга.
- Понятно, - произнес он, подошел к письменному столу и дотронулся до печатной машинки. - Вам знакома эта модель?
Ким кивнула:
- Она гораздо более современная, чем все те, на которых мне приходилось работать раньше, и я уверена, что она мне понравится. Работать на ней будет сплошным удовольствием.
- Мне придется поговорить с вами о моей матери, - сказал Фабер. - Она не инвалид, но ей не разрешается утруждать себя больше, чем позволяет доктор. Он навещает нас раза два в неделю, чтобы приглядывать за ней, но во всем остальном она ведет нормальную жизнь.
- Но она все же больна? - предположила Ким.
Гидеон Фабер не стал подтверждать этого. Он продолжал объяснять ей ситуацию таким тоном, будто предмет обсуждения не имел к нему абсолютно никакого отношения.
- Вы находитесь здесь, чтобы помочь моей матери написать мемуары. Кажется, она хочет вернуться в прошлое. Если законченный труд будет стоить публикации, мы попытаемся найти издателя, который удовлетворит ее страстное желание и выпустит историю в форме книги. В данный момент я не могу сказать вам, велики ли шансы на это, так как имею весьма смутное представление о том, каким материалом она собирается воспользоваться… хотя подозреваю, что результат будет интересен очень немногим людям!
Это свое мнение он высказал с ноткой такого тайного удовольствия, что Ким посмотрела на него с изумлением.
- Но ведь если она прожила интересную жизнь… - начала она.
- Многие люди живут интересной жизнью, - коротко ответил Фабер.
- Да… И многие пишут книги, - уже более неуверенно заключила Ким.
- Слишком многие… Моей матери уже семьдесят два, ей нужно потакать, - продолжал он, - как старший сын, я не могу не принимать близко к сердцу ее интересы. Сентиментальная пожилая женщина, испытывающая потребность излить свои чувства, - это одно, но сентиментальная пожилая женщина, желающая, чтобы кто-то вроде вас записывал все это, - совсем другое; именно по этой причине я должен обстоятельно поговорить с вами, прежде чем вы начнете работу. Вряд ли вы приступите прямо сейчас… Я бы даже не хотел, чтобы вы виделись с моей матерью сегодня.
- Вы не думаете, что ей было бы любопытно взглянуть на новую служащую… узнать, что я за человек? - спросила Ким.
- Нет, - отрезал Фабер.
- Обещаю вам, я не буду утомлять ее. Я только поздороваюсь…
- Я уже достаточно ясно дал понять, что не хочу, чтобы вы видели ее сегодня, - оборвал он ее с ноткой такой холодности в голосе, что ей пришлось забыть о записке, принесенной Траунсер, и принять извиняющийся вид.
- Прошу прощения, мистер Фабер.
- Пока вы работаете здесь, указания вы будете получать от меня, - сказал он ледяным голосом. - От меня и ни от кого больше… Вам все ясно?
- Да, мистер Фабер.
- И, пожалуйста, запомните, что у меня нет времени на работников, страдающих плохой памятью. Я плачу высокую зарплату и в обмен ожидаю моментального исполнения любой моей прихоти. Это вам тоже понятно?.. Лучше бы это было так, - предупредил он ее, - потому что я вряд ли сделаю исключение в вашем случае. Если вы чувствуете, что работа здесь - это не то, чего вы ожидали, я оплачу вам обратную дорогу в Лондон, и мы забудем о том, что агентство ввело вас в заблуждение.
В какое-то мгновение соблазн поймать этого человека на слове и принять деньги на обратную дорогу в Лондон был очень велик, но в последний момент Ким передумала.
- Я прекрасно поняла вас, мистер Фабер, - заявила она.
Казалось, он на секунду расслабился.
- Замечательно! - произнес он и направился к двери. - Вы проделали большой путь и, думаю, устали и хотите отдохнуть. Ужин будет в восемь, и я буду ждать вас в гостиной без десяти восемь. Пока вы здесь, вы будете жить как член нашей семьи.
Тут Фабер повернулся и взглянул на собаку, дремлющую в своей корзине.
- Если это животное вас раздражает, вышвырните его вон, - сказал он. - Ему уже шестнадцать лет, и скоро придется его усыпить.
- О нет! - вырвалось у Ким.
Фабер презрительно скривился.
- Похоже, у вас с моей матерью найдется немало общего, - заметил он. - Как бы то ни было, в данный момент Бутс ничего не угрожает. Она достаточно здорова и не кусается. Как только она попробует это сделать, я позвоню ветеринару.