- Уже все, подруга, перестань орать и прислушайся к ощущениям. Больно только одну секундочку, не больше.
- Секундочку? Да с меня кожу заживо содрали!
- Это тебе кажется. Зато теперь ножки будут гладкие и нежные, как у ребенка…
- Рокси, я больше не дамся!
- С ума сошла! Сто баксов! Прекрати, Конни. Спереди совсем не больно. Ну… почти не больно.
Как ни странно, действительно было совсем не так больно. Все познается в сравнении. Констанция позволила себе только громкий вопль, но со стола уже не спрыгивала. И очень зря, потому что злые девушки, усыпив ее бдительность, перешли к области бикини.
Когда Констанция отдышалась, вытерла слезы и обрела возможность говорить, а не визжать, Рокси, нахалка, с невинным видом мурлыкнула:
- Заметь: твоя любимая психология. Ошарашили - усыпили бдительность - и вот позади уже и самое страшное.
- Я убью тебя.
- Ты скажешь мне спасибо.
- Я тебя убью. Как только получу возможность передвигаться.
- Хорошо, я умру, но ты вскоре раскаешься и будешь лить горькие слезы на моей могиле. Как несправедлива была я к Рокси, скажешь ты. Она сделала из меня королеву Багамских островов, по ее милости все мужчины штабелями лежали у моих гладеньких стройненьких ножек, а я убила ее, неблагодарная змея. Вот что ты скажешь, зубрилка несчастная. Так, все, спасибо, Сью, я у тебя, как обычно, в следующий четверг. Теперь у нас педикюр, маникюр, куафер и окуляр, то есть окулист.
- Мне не нужен педикюр.
- Педикюр нужен всем.
- Я не крашу ногти на ногах. И на руках тоже.
- Ц-ц-ц, ты перепутала времена глагола! Не красиЛА.
- Я не хочу!
- Вперед! Педикюр - это не только малярные работы. Скажи Сью "до свидания".
- До сви…
- Пока, Конни. Соберешься ко мне в следующий раз - звони, у Рокси есть телефон.
Ошеломленная Конни едва вспомнила, что надо надеть джинсы, а неугомонная Рокси уже тащила ее по светлым коридорам, то и дело здороваясь с удивительными созданиями. Лица некоторых были закрыты марлевыми повязками, свободными оставались только глаза и рот. Лица других покрывал толстый слой самой настоящей грязи. Некоторые приветствовали Рокси прямо из кабинетов, ибо лежали на кушетках, обмотанные полиэтиленовой пленкой и опять же обмазанные какой-то дрянью. С точки зрения Констанции, отличить их друг от друга было совершенно невозможно, но Рокси, кажется, ни разу не ошиблась.
Они влетели в большой светлый кабинет, где ворковали, журчали, хихикали и трещали около десятка молодых и пожилых женщин в белых купальных халатах. Ноги и руки их покоились на специальных подставках и столиках, а молоденькие симпатичные девушки непринужденно подрезали и красили чужие ногти, терли чужие пятки пемзой - и при этом так же жизнерадостно журчали, ворковали и хихикали.
Конни была переодета в халат, усажена в свободное кресло, и смуглая маленькая китаянка, которую Рокси расцеловала в обе щеки и назвала Лу Синь, принялась колдовать над руками и ногами Констанции. Впрочем, эта процедура, надо отдать ей должное, оказалась весьма приятной, так что Конни даже чуточку расслабилась.
У "куафера", то бишь у парикмахера, девушку ждал сюрприз. Во-первых, зеркала висели только при входе, перед креслами их не было. Это чтобы клиентка не мешала мастеру творить спокойно, объяснила Рокси. Во-вторых, мастером оказался маленький, тонкий, гибкий как змея юноша, которому при ближайшем рассмотрении оказалось не меньше пятидесяти. Волосы у пожилого мальчика были острижены коротким ежиком, но на лоб спускался кокетливый завиток. Губы и глаза были искусно подкрашены.
Констанция почувствовала, что неудержимо краснеет, но Рокси уже троекратно лобызалась с удивительным куафером.
- Рокси, подружка, ты расцветаешь, словно роза мая.
- Жозеф, милый, на дворе еще апрель, но все равно спасибо.
- Филировочку? Завивочку?
- Филировочку, пожалуй, можно бы, но это после, я собиралась к Сью в четверг, тогда и зайду. Сегодня я привела подругу. Она едет на Багамы, ты должен поколдовать, но только без кардинальных мер. Я обещала.
- Леди, вам уже говорили, что вы прелестны?
- Н-нет…
- Мужики - грубые животные. А женщины - завистливые змеи. Слушайте Жозефа, ибо Жозеф понимает толк в красоте. Итак: вы - прелестны. Хотя и несколько запущенны.
- Но я…
- Садитесь. Думайте о хорошем. Можете дремать, можете медитировать, можете петь песни и декламировать стихи - лишь бы вам было хорошо. Не думайте только об одном, о вашей прелестной головке. О ней подумает Жозеф. Рокси, ты посидишь?
- Если я не мешаю.
- Роза моя, ты не можешь мешать. Ты - та муза, без которой невозможен полет фантазии. Кстати, в четверг я не работаю.
- Отгульчик?
- Сейшн. Я познакомился с одним херувимом… Глаз не отвести. Он приходит к этой нахалке Мардж на маникюр, я прохожу по коридору и чувствую - умираю! Таких просто не бывает. Подстерег его в коридоре, убедил подстричься, слово за слово, туда-сюда, одним словом, в четверг мы едем за город большой компанией, и мой Марчел со мною.
- Марчел? Что-то римское.
- Румын. Или венгр. Я вечно путаю этих славян. А может, они и не славяне вовсе…
Констанция закрыла глаза. Ее академический мозг, привыкший к четким и логичным умопостроениям и схемам, давал сбои. Вот сейчас, лениво думала она, я сижу в кресле и меня стрижет сумасшедший гей. Сумасшедшая Рокси с ним треплется, обсуждает нижнее белье, кстати, дамское. Но ведь я сама пришла сюда, добровольно. Вывод прост: я тоже сумасшедшая. Таким самое место в пансионате… пансионате… на берегу океана маленький пансионат, в нем живут молодожены, то есть люди, которых я изучаю. Люди, которые любят. И которых любят. А я изучаю. И никого не люблю. И меня никто не любит. Но… как можно изучать то, о чем ничего не знаешь…
Голоса Рокси и Жозефа становились все глуше, дальше, неразборчивее. Голове было легко, и по позвоночнику бегала приятная щекотка. Хорошие руки у этого Жозефа, подумала Конни, прежде чем провалиться в приятную и невесомую дымку дремоты…
- Конни, детка, не хочешь пойти поиграть на улице?..
- Нет, мама, спасибо, я читаю.
- Конни, поедем кататься на велосипедах?..
- Спасибо, па, не хочется. Очень интересная книга.
- Малышка, я принесла тебе горячих блинчиков с сиропом…
- Потом, бабушка, потом.
До нее доносились изредка разговоры на кухне, странные, бессвязные, лишенные смысла и логики - с ее собственной точки зрения.
- … Я никогда не был таким. Ты, насколько я помню, тоже, Лили. Ма, что ты скажешь?
- Я бы сказала, что от нее нужно спрятать книжки. По крайней мере, некоторые.
- Мама, вы думаете, она может схватить что-нибудь…
- Нет, Лил, Мопассана я в виду не имею. Кстати, я его схватила, как ты выражаешься, в десять лет и ничегошеньки не поняла. Я имею в виду все эти заумные книги. Она читает Фрейда! Спенсера! Дарвина!
- Она у нас умница, это верно.
- Я бы показала ее врачу.
- Что вы такое говорите, мама!
- Лил, я никогда не вмешивалась, ты же знаешь, но с девчонкой творится что-то не то. Она не играет в куклы. У нее нет подруг. Она вообще не играет, в принципе. Это неправильно. Не знаю, хорошо это, плохо, страшно или полезно - но неправильно. Дитя человеческое должно играть.
- Ма, может, нам взять ее с собой в Те-Пас? Две недели на лодках по Саскачевану, места там потрясающие… Она же ездила с нами, когда была совсем маленькой. Скажи, Лили?
- Я была бы рада. Она совсем испортит глаза, а через месяц в школу.
- Если она согласится. Не забывайте, вашей дочери уже тринадцать, а железный характер у нее лет с трех. Теперь ее нельзя просто сунуть в корзинку и увезти в поход.
- Ма, ты против?
- Да нет… В любом случае надо спросить ее саму…
Это было в то лето, когда они уехали навсегда, ее мама и папа. Осталась одна бабушка Пейдж.
Она чувствовала тогда, что мама и папа расстроятся, если она не поедет, и уже почти решила ехать, но тут выяснилось, что в школе открывается новый биологический кружок и всех желающих приглашают поработать в живом уголке весь август. Разве можно было пропустить такую возможность? Констанция выложила это родителям, думала, они обрадуются вместе с ней, а они обиделись. Мама прятала глаза и, кажется, плакала, а папа хмурился и беспомощно смотрел на бабушку. Та пришла на помощь, стараясь разрядить обстановку.
- Ну ничего, съездите все вместе в следующий раз. В конце концов, кружок - это хорошо. Прогулки по лесу, поездки за город, так ведь, Конни? Чем вы там займетесь?
Девочка поправила съезжавшие с носа очки и с энтузиазмом ответила:
- Мы будем учиться препарировать лягушек и проверять рефлексы…
Она так и не поняла, почему мама и папа уезжали такими расстроенными, но ей было очень плохо от этого. Она хотела сказать им, что очень любит их, что ей очень жалко, что так получилось, но нужные слова не приходили. Она молчала, и от этого родители все больше расстраивались и даже злились. Потом мама вдруг вскрикнула:
- Поедем отсюда! Не могу больше видеть! Ты сама, как лягушка! Холодная и бесчувственная.
Папа же пробормотал, не глядя на дочь:
- Не думал я, что мы тебе до такой степени безразличны… Эх, Конни!
У нее разрывалось сердце, но она упрямо молчала, чувствуя, как коченеет язык во рту. Так они и уехали. Бабушка сурово поджала губы и ворчливо заметила:
- Все же нехорошо так уезжать. Прощаться надо каждый раз, как навсегда, так твой дед говорил.