Ему стало душно. Он рванул дверь и вышел из кабинета. Тишина угнетала. Заметив, что в приемной еще горит свет, подошел и открыл дверь. Его глазам предстало неожиданное зрелище. В одном из кресел сидел старик с газетой на коленях. На столе перед ним лежали шляпа и портфель. Старик, который был совершенно незнаком, по-видимому, уснул. Гарвей тщетно пытался вспомнить, когда ему доложили о приходе этого человека.
- Алло! - воскликнул он, подходя.- Если пришли поговорить, извините, что заставил ждать.
Ответа не последовало. Он подошел вплотную к креслу, нагнулся над уснувшим посетителем - и любопытство уступило место страху. С криком ужаса он отшатнулся. Человек, казавшийся спящим, был мертв…
Каждый раз, когда Гарвей вспоминал впоследствии эту минуту, не мог дать отчета в том, почему сразу не позвал врача. Эта мысль просто не пришла ему в голову. Первым импульсом было узнать имя мертвого. Он вынул из его бокового кармана бумажник. В нем были почтовые марки, расписание поездов между Парижем и Лондоном и несколько визитных карточек. Он вынул одну из них и прочел:
"Мр. Эбинезер Б. Свэйл,
выделка кож
Джон Риверс, Коннектикут".
В левом углу стояло: "сырая кожа". Он осмотрел карточку со всех сторон. На ней не было ни малейшего намека на лондонский адрес посетителя. Взглянув на портфель, заметил в замке ключ. В портфеле оказалось несколько бумажных пакетов, перетянутых резинками, и образцы кожи…
Спокойствие вернулось к Гарвею, и он начал обдумывать создавшуюся ситуацию. Подойдя к телефону, чтобы позвонить в полицию, опять взглянул на вынутые из портфеля пакеты. Цифра па верхней бумаге привлекла внимание - это была ассигнация в 5000 долларов. Он быстро просмотрел пачки. Они все состояли из таких ассигнаций. Обернулся и виновато посмотрел на старика, в полузакрытых глазах которого застыло выражение смерти. Гарвей весь дрожал. В первый раз за всю жизнь испытывал страх - нервный, тупой страх, охвативший все его существо. Пальцы, прикасавшиеся к ассигнациям, тряслись.
- Господи! - прошептал он.
Звук собственного голоса успокоил. Хладнокровие и сообразительность вернулись к нему, и он решил действовать. В коридоре не было слышно ни звука. Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Гарвей вспомнил, что дежурный придет не раньше полуночи. Он запер дверь и стал с методической аккуратностью пересчитывать уложенные пачками ассигнации. Было 10 пачек по 20 ассигнаций в 5000 долларов. Гарвей заставил себя посмотреть на мертвого. Ему было, по-видимому, лет семьдесят или семьдесят пять. По одежде можно было сразу узнать американца. Еще раз Гарвей обыскал его карманы и портфель, но не нашел ничего, что могло бы объяснить, зачем этот несчастный явился так поздно в дом "Гаррард и К°" и почему носил при себе такую огромную сумму. Гарвей отказался от бесполезной попытки решить эту проблему. Он сунул обратно в портфель образцы кожи, запер его на ключ, потушил лампу и вернулся с пачками ассигнаций в свой кабинет…
Он опустился в кресло, разложил на столе деньги и задумался…
Гарвей, как и многие другие, всегда был педантично честен потому, что ему ни разу в жизни не представилось случая поступить бесчестно. Если бы он увидел человека, нечаянно уронившего стофунтовую бумажку, немедля поднял бы и вернул владельцу. Если бы знакомый предложил принять участие в какой-нибудь мошеннической спекуляции, сулящей большие выгоды, с презрением бы отказался. Но в данную минуту находился в положении, заставлявшем глубоко задуматься.
Завтра, если не чудо, каким казалось только что происшедшее, его имя и имена людей, чьи портреты так серьезно смотрят на него, покроются позором. Несмотря на свою неопытность в делах, он отлично понимал, что рискованно пускать в оборот эти ассигнации. И все же решился. Он не сумел сохранить оставленного ему предками состояния, и теперь представлялась возможность исправить ошибку. Наконец он запер ассигнации в ящик стола, взял шляпу, прошел через приемную, не взглянув на трагическую фигуру в кресле, и, выходя, плотно закрыл за собой дверь. Он пешком отправился к вокзалу. Улицы были пустынны, никто не попадался навстречу. Он вошел в буфет и выпил стакан виски, потом подозвал такси и поехал домой.
В его кабинете было тепло и уютно, на столе приготовлены журналы и виски с содовой. Комната была роскошно обставлена. Висевшие на стенах немногочисленные гравюры составляли часть драгоценностей коллекции. Несколько нефритовых статуэток были редкой красоты. Персидский ковер был куплен на аукционе у Кристье после возбужденной торговли с другими желающими приобрести его. В глубине комнаты висели две картины Греза и невдалеке от них - картина старинного мастера Андреа дель Сарто. Гарвей выпил еще виски и откинулся в кресле. Со страхом подумал о том, что Рубикон перейден. Может быть, дежурный явился уже на свой пост и успел сделать ужасное открытие. Жребий брошен - деньги заперты в его ящике. Он сделался вором… Голос жены вывел из забытья.
Она стояла в нескольких шагах в белом шелковом вечернем платье, великолепном, накинутом на плечи манто, с жемчугом на шее и бриллиантами в волосах. С отвращением взглянула на его помятую рубашку и будничный серый пиджак.
- Что нового?
- Ничего. Худшего еще не случилось, если ты спрашиваешь об этом.
Она подошла к столу, чтобы налить себе сельтерской. Он хотел было подняться и помочь, но она жестом велела остаться на месте.
- Ты обедала в ресторане?
- Нет, я обедала дома одна,- резко ответила она.- Разве не помнишь, что мы приглашены были к Гертфортширам? Но после того, как ты позвонил, что занят, я им отказала. Была на музыкальном вечере у герцогини фон Лейчестер.
- Хорошо было?
- Замечательный скрипач.
- Не присядешь?
- Нет. Я пришла только спросить, не хочешь ли что-нибудь сообщить.
- Пока ничего.
- Ты не настаиваешь больше на своей бессмысленной просьбе?
- Я уже устроился иначе.
- Если дела в таком ужасном положении, кто приведет их в порядок? Ведь Эрмитейдж умер.
- Я сам. Кроме меня никого нет.
Она иронически улыбнулась.
- Значит, дело безнадежно?
- Этого не сказал бы. Я основательно продумал все. У меня нет еще определенного плана, но надеюсь, что удастся спасти фирму от катастрофы.
- Неужели серьезно воображаешь, Гарвей, что смыслишь в коммерции?
- Никто заранее не знает, на что способен, не испытав всего.
- Надеюсь, ты предупредишь о дне краха? Я уеду за границу. Придется, конечно, нищенствовать. Но лучше уж нищенствовать на Ривьере, чем здесь.
- Я предоставлю тебе полную свободу действий.
- Тебе, конечно, ясно, Гарвей, что я разведусь, если дело дойдет до краха.
- Понимаю. Но у тебя будет 2000 фунтов ренты, еще 1000 с этого дома и еще 1000, если продашь кое-что из драгоценностей. 4000 фунтов в год вовсе не нищенское существование.
- Н-ну. Немногим лучше.
- Мое собственное положение гораздо хуже. У меня нет ни ренты, ни дома, ни драгоценностей. Небольшое наследство, оставленное матерью, перейдет к кредиторам. Я буду иметь только то, что заработаю своими руками.
- Ты заслуживаешь самых тяжелых упреков за невнимательное отношение к делам фирмы.
- Ты права.
- Ты должен был заняться этим в наших общих интересах.
- Мне нелегко будет зарабатывать.
- Ах, спортсмены всегда могут получить тысячи должностей. Ты можешь сделаться секретарем поло- или гольф-клуба.
- За 300 фунтов в год и даровые обеды.
- Как бы там ни было, еще раз заявляю во избежание недоразумений, Гарвей: если фирма банкротирует, мы расстаемся. Жалкая сумма, которая остается, едва ли покроет мои расходы.
Он рассмеялся. В первый раз после часов тяжелого напряжения вздохнул свободно. Она с холодным любопытством наблюдала за его внезапным припадком веселости.
- Мне кажется, твой смех совершенно неуместен. Надеюсь, мы ясно поняли друг друга. Спокойной ночи.
Она взяла свой роскошный веер из страусовых перьев. Он вскочил и раскрыл перед ней дверь.
- Из всех твоих изумительных достоинств, Мильдред, больше всего мне нравится откровенность. Можешь быть совершенно спокойна. Все, что принадлежит тебе, останется у тебя. Я никогда не стану просить о куске хлеба или о месте под твоим кровом.
- Не будь сентиментальным. Ирония больше тебе к лицу. Спокойной ночи.
5
На следующее утро ровно в девять часов Гарвей вышел из своего роскошного лимузина, приказал шоферу ждать и поднялся в здание торгового дома. При первом взгляде сразу было заметно, что случилось нечто необычайное. Служащие стояли группами и перешептывались. Касса была закрыта, а на первом этаже перед дверью приемной стоял полицейский. Греторекс, говоривший о чем-то полицейскому, поспешил навстречу своему шефу.
- Вы слыхали, сэр, что произошло вчера вечером?
- Нет. Что-нибудь случилось?
- Трагическая случайность, сэр, в которой чувствую себя виновным.
Гарвей прошел с ним в свое бюро.
- Сядьте, Греторекс, и расскажите обо всем спокойно.
- Благодарю, сэр. Вчера вечером сюда пришел владелец американской фирмы по выделке кож Эбинезер Свэйл, с которым уже много лет находимся в тесной торговой связи. Он хотел видеть вас. Я принял его в ваше отсутствие. Мы довольно долго беседовали о делах. Как старинный друг вашего отца, он очень хотел познакомиться с вами. Полагая, что вы скоро вернетесь, он решил ждать. Я повел его в приемную и - в этом вся тяжесть моей вины, сэр,- когда вы вернулись, совершенно забыл доложить о нем.
- Не нахожу в этом ничего трагического. Его, вероятно, заперли и он вынужден был провести здесь всю ночь?