Я вспомнила себя, мне было тогда четырнадцать лет. Я убежала из дома и отправилась из бездушной Москвы в одухотворенный, как мне тогда казалось Ленинград. Я была, тогда как раз вот такой вот маленько девочкой-панк, я коротко стоженными вьющимися волосами, выкрашенными в красный цвет и поставленными "шипами" на голове, с худеньким, смуглым личиком, чумазым, как у трубочиста из моего сказочного детства, и озорными черными глазами, проказливо выглядывавшие исподлобья. У меня были тонкие пальцы и хрупкие кисти, на мне были надеты рваные оттягивающие джинсы, тельняшка и косуха, тяжелая и чужая, размеров на пять больше меня. Мы сидели в поезде на полу, я уткнулась тогда в колени и мой мальчик, с длинными, густыми каштановыми волосами, и идеально правильными чертами лица, гладил меня по голове, рассказывая, как мы скоро приедем, и нас там встретят и впишут в старую квартиру его друга, где мы сможем спокойно прожить сколько захотим.
– Помолчи! – сказала я ему, – Давай лучше трахаться!
Мне тогда стало очень страшно. Я знала, что мы с ним будем в последний раз вместе. Я знала, что как только мы придем, его – обдолбаного наркомана, собьет машина, прямо у меня на глазах, и я останусь одна.
Мне тогда не было грустно, потому что я не очень верила, что могу знать бедующее. Как выяснилось, зря…
– Почему ты плачешь? – спросила моя любимая женщина.
– Потому что я нашел тебя! Ты же знаешь! – ответил я.
– Да, я знаю! – ответила она и рассмеялась.
Ей было шестнадцать лет. У нее были рыжие короткие волосы, словно огненный шар обрамляли они ее голову, и огромные золотые серьги. Одета она была в тонкую льняную юбку, маячку и пиджачок, отчего ее вид казался еще более детским и озорным.
– Ты что сегодня делала? – спросил я.
– Я сдавала выпускные экзамены! – ответила она и рассмеялась.
"Ну конечно, экзамены!" – рассмеялся я про себя.
– А ты будешь потом поступать в университет? – спросил я.
– Да, сказала она, я буду учиться на мага и волшебника! – она улыбалась своими белоснежными зубами.
"Наверное, надо предложить ей что-нибудь выпить!" – подумал я.
– Ты мне предложишь что-нибудь выпить? Или мне пойти поприставать еще к кому-нибудь?! – состроила она обиженную гримасу.
– Нет, нет, что ты? – рассмеялся я. – Конечно! Что ты хочешь?
– Тебя! – сказала она шепотом.
Я сделал большой глоток виски…
Я посмотрел в ее горящие газа и вспомнил этот взгляд, бесконечный, долгий, точный, испытующий, желающие, источающий и истощающий. Мне стало бесконечно хорошо. Я вспомнил этот взгляд, отражающийся в зрачках моего мужа. Я смотрела на него так. Когда произнесла то же, что теперь произнесла моя любимая женщина.
Мне было семнадцать. Я была все еще маленькой девочкой-панк, на этот раз правда с ярко синими волосами, поставленными, все так же шипами. Я сидела со своими друзьями, в переходе, было ужасно холодно и сыро, кто-то издавал ужасные, как погода в зимнем Ленинграде, звуки, из дребезжащих струн гитары, фактически кончая от собственной значимости, разливался бесконечными припевами по увлажненной взглядом звезд улице. Я была пьяна и красива. Я носилась со старой шляпой вокруг прохожих, прося подать бедным музыкантам. Он шел один. В сером костюме, с безупречно уложенными седыми кудрями, его загорелое лицо выражало смелость и преступность, он смотрел вдаль серыми сверкающими, ничего не выражающими глазами и казался таким непреступным, что стал первым, кого мне захотелось покорить. Я тогда уже знала, что он будет моим мужем, что наши жизни сольются в бесконечную жевательную резинку, но все еще не верила. Ведь так сложно смириться с тем, что ты знаешь бедующее…
– Не подадите бедным музыкантам? – подлетела я к нему, смотря на него своими черными, сверкающими, озорными глазами и широко улыбнулась.
Он медленно опустил взгляд и сказал про себя: "Я хочу ее выебать!". Все внутри него задрожало, забилось с бешеной скоростью, он ожил. Я тогда даже расстроилась, потому что почувствовала запах стлавшей плоти, которую я пошевелила своей бесконечной недоступностью. Я почувствовала, как он – мой будущий муж, пробудился внутри своего телесного саркофага, как впервые за многие годы, он увидел небо, звезды, почувствовал запах воздуха, который теперь был наполнен мною, как он, подумал о том, что было утро, и был вечер и давно уже не первый день. Мне тут же расхотелось продолжать эту игру в псевдо соблазнение, но вот его вопрос, я его не успела заметить.
– Что ты хочешь, девочка? – спросил он наиграно пренебрежительно.
– Тебя! – решительно ответила я.
Тогда, в тот момент, я увидела то, что видел сейчас. Мое отражение в его зрачках, было точно таким же, как теперь глаза мое любимой женщины, передо мной.
Он побледнел и тихо-тихо сказал: "Пойдем со мной!"
– Пойдем! – ответила я тогда.
Он взял меня за руку, и мы ушли по длинной, освещенной ночной подсветкой улице…
Я смотрел на свою любимую женщину. Она смотрела на меня так же, как и я смотрела тогда. Я еле поборол в себе желание сказать: "Пойдем со мной!", но, прочитав, как она прочла эту мысль в моей голове, лишь сказал: "Расскажи мне все!".
– Хорошо, но ты знаешь больше! Ты ведь прожил дольше! – она рассмеялась и отпила из моего бокала виски.
– Да! – улыбнулся я и обнял ее. Она была такая горячая, такая родная, такая, что самое мое, что самое крепкое, что согревает лучше коньяка перед камином и шерстяного свитера, что веселит лучше марихуаны на диком пляже под звуки плещущегося в бесконечности океана, такого, что я люблю, что обжигает сильнее горящего масла, такое, что лечит быстрее любви нелюбимых.
– Я люблю тебя! – сказал я ей.
– Я люблю тебя! – сказала она.
Мы вышли из бара, допив мой бокал виски, и пошли гулять по бульварам.
Нам было тепло и сладко. Мы шли, обнявшись и страшась нарушить тишину.
– Давай искупаемся в фонтане! – вдруг закричала она, таща меня за руку к плещущейся в подсветках воде.
Я испугался, но поверил ей, и впрыгнул в холодную воду.
Она держала меня за руку.
Я открыл глаза и почувствовал, как яркий свет ударил мне в глаза.
– Охуеть! – услышал я восхищенное мужское подхрюкиванье.
Я опустил взгляд на свою грудь и обнаружил свои возбудившиеся от холода, соски своей женской груди, облепленные тонкой прозрачной материей голубого платья. Я была женщиной. Я купалась в фонтане, посреди летнего дня, посреди ненавистного города, посреди жадной толпы. Я огляделась. Я была одна. Здесь нет моего любимого мужчины.
Я вылезла из фонтана, выжимая свою длинную юбку, которая облепила холодом мои ноги и побрела медленно по парку. Я открыла сумочку и, достав мобильник, посмотрела на дату. "Тот же день, только утро! – констатировала я, – Я же знала, что так получится! Нельзя было ее слушаться!"
Глава о блаженных…
Я шла по улице, оставляя на асфальте мокрые следы своего отсутствия. Мне было грустно и плохо, что нет ничего, что может ускорить время. Моё длинное платье стекало с меня словно поток водопада: казалось, оно вот-вот растворится, и я пойду голой по улице…
Зазвонил мобильник.
– Алло! – ответила я, увидев свой рабочий номер.
– Здравствуйте, Малка Шатовна. Простите, что я вас беспокою в выходной, но здесь проблемы с пациентом, вы не приедете? – услышала я голос одного из своих коллег, худощавого молодого человека по имени Андрей Андреевич с фамилией Адамов.
Я тут же представила, как это отвратительное маленькое существо, ростом где-то мне до подбородка с неестественно прозрачной кожей, которая была натянута на его череп, как презерватив на член, нажимает своими кривыми пальчиками кнопочки на моём телефоне, слушает гудки, источая смрадный запах сладострастия и обильно кончает от моего "алло, я слушаю". Мне становилось дурно.
У Андрея Андреевича были огромные зелёные глаза, вылезавшие из орбит, и огромный размер ноги. Мне он напоминал мультяшного сперматозоида, о чём я ему сообщила сразу же, как он пришёл к нам работать. Он же, едва заговаривая со мной, брал тон нарочито приторный и жаркий, а на день рождения вот уже который год дарил мне халат медсестры из секс-шопа.
– Да, да, Андрей Андреевич, я поняла. А с кем у нас проблемы?
– Дали, как всегда. Он заявляет, что перевоплотился в Рубенса, а это ведь совершенно другая эпоха. Он только научился хорошо подделывать Дали, последние его работы мы продали за очень хорошую цену, а тут вот снова у него перевоплощение. Теперь жди, когда он научится рисовать, как Рубенс…
– Ты прав, это крайне неудачно. Ладно, уговорил, я приеду и постараюсь что-нибудь сделать…
– Когда вы будете?
Я посмотрела на себя критически оценивающим взглядом и сказала: "Не знаю, но постараюсь как можно быстрее!"
– Вы уж постарайтесь, пожалуйста… – настойчиво-жалобно попросил он.
"Из Дали в Рубенса! Это серьёзно…" – подумала я и открыла кошелёк, чтобы посмотреть, хватит ли мне денег на новое платье.
Решив, что хватит, я отправилась в магазин.