- Так это и есть сын Лавинии? - прошипел, тяжело дыша, старик, сидевший в инвалидной коляске перед большим камином. Аугустус Гаскуань Гримторп де Вер, второй граф Понтефракт, скосил свои слезящиеся глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на Адаме. Лорду Понтефракту уже исполнилось восемьдесят семь лет. Похожий на высохшую мумию, он сидел в своей коляске в халате и колпаке с кисточкой. Сжатые руки лежали поверх пледа на его коленях. Через прозрачную кожу просматривались синие вены. Когда он шевелил пальцами, они напоминали полудохлых червей, копошившихся вокруг суставов. Адам тоже уставился на деда. Ему пришла в голову мысль, что этот старец когда-то, должно быть, был привлекательным человеком, несмотря на удивительно смуглую кожу.
Спальня Понтефракта выглядела как настоящий дворец, хотя занимавший ее человек превратился теперь в дряхлую развалину. Комната двадцати футов высотой была обтянута специально обработанным голубым шелком, на стенах - великолепные картины в причудливых рамах. Огромная дорогая кровать украшена резьбой и пыльными страусовыми перьями. У кровати дородная сиделка наливала в стакан какое-то лекарство.
- Подойди сюда, - попросил лорд Понтефракт. - Подойди поближе.
Адам подошел к коляске. Он подумал, что действительно трудно ненавидеть столь жалкого старичка. "Забудь прошлое, - думал он. - Прости". И все же не так-то легко было отринуть горечь прожитых лет. Едва он вспоминал жалкую жизнь своей матери, как в нем опять вспыхивало пламя.
- Мои глаза теперь не так зорки, - пояснил старик, искоса всматриваясь в лицо Адама. - Да, да… ты похож на Лавинию. Те же глаза, тот же нос. Лавиния была красавицей, но слишком необузданной. Впрочем, я любил ее. Жаль, что она убежала из дома.
- Убежала? - воскликнул Адам. - Вы же сами ее выгнали! Если вы любили ее, почему отказали ей в содержании?
- На это имелись свои причины.
- Какие? Разве может что-либо оправдать такое жестокое отношение?
- Я все объясню… в свое время.
Старик закашлялся. Сиделка торопливо подошла к инвалидной коляске со стаканом в руке.
- Не надо расстраивать его светлость, - буркнула она Адаму, подавая графу лекарство. - Выпейте вот это, милорд.
- Убирайся, - огрызнулся он. - Проклятая мучительница, только и знает, что пытается влить мне в глотку какую-нибудь вонючую дрянь, как будто что-либо способно продлить мои дни.
- Вы становитесь трудным человеком, милорд.
- Не надо со мной нянчиться как с капризным ребенком! - Старик взглянул на Адама, который тут же устыдился своего выпада. Было совершенно ясно, что дни лорда Понтефракта сочтены. - Знаешь, ты теперь наследник, - произнес он. - Проклятые капризы судьбы… У моего сына открывалась блестящая карьера. Он отправлялся в Индию служить в компании и вдруг - БУМ! - Он опять закашлялся.
Сиделка насильно сунула ему в руку стакан.
- А теперь выпейте это, упрямец, - велела она.
Беря стакан одной рукой, лорд Понтефракт попытался другой оцарапать ей лицо. Потом поднес стакан ко рту и выпил содержимое, пролив часть микстуры на подбородок. Сиделка, чья тень от пламени колыхалась на стене и потолке, как черное чудовище, наблюдала за ним. Потом забрала стакан и вытерла ему подбородок.
- Так-то лучше, - проворковала она.
- Жизнь, - прошипел лорд Понтефракт. - Какой в ней смысл? Заканчиваешь ее хуже, чем начинаешь ребенком. Так же беспомощен… Сидония!
- Да, папа? - отозвалась леди Рокферн, стоявшая рядом с Адамом.
- Свяжись с портным, надо сшить ему приличную одежду. Потом организуй бал, чтобы представить его людям нашего графства. Денег не жалей.
- Но, дедушка, - недоуменно произнес Адам, - разве я остаюсь здесь жить?
- Конечно. Ты же наследник. Верно? Сестра!
- Милорд?
- Мне нужно к письменному столу. Потом убирайся. Все убирайтесь кроме Адама.
Пока сиделка катила старика через всю комнату к прекрасно позолоченной, с инкрустацией, конторке, Адам взглянул на свою тетку, которая кивнула ему, как бы давая понять: "Делай, что он говорит", а сама вышла из комнаты.
- Подойди сюда, юноша, - позвал его старик, пытаясь вставить ключ трясущимися пальцами в дверцу конторки. Адам повиновался, столкнувшись с сиделкой, направляющейся к двери.
- Смею думать, что все это свалилось тебе, как снег на голову, а? - сказал лорд Понтефракт, поднимая верх конторки. - Но тебя ждет еще один сюрприз, который может оказаться не таким приятным, как весть о том, что ты становишься моим наследником, потому что ты унаследуешь не только мой титул и мое состояние. Ты унаследуешь кое-что еще: семейную тайну.
Старик положил руки на деревянную шкатулку, прекрасно изукрашенную по бокам и на крышке - индусы с миндалевидными глазами, в белых тюрбанах, женщины в тонких, как паутинка, сари. Их фигурки были нарисованы почти что в сюрреалистической индийской манере. Казалось, они плывут по стилизованным садам. Перед тем как открыть шкатулку, граф Понтефракт взглянул на внука и проговорил шепотом:
- Ты должен поклясться, что будешь молчать о том, что я сейчас открою тебе. О тайне знал только мой покойный сын, и я открываю ее тебе только потому, что ты теперь стал моим наследником. Клянешься ли ты хранить ее?
Старик смотрел с таким напряжением, что заставил Адама гадать, какой же дьявол сидит в этой шкатулке.
- Да, клянусь, - тихо ответил он.
- Господь поразит тебя насмерть, если ты нарушишь эту клятву.
Руки старика медленно открыли шкатулку. Адам смотрел, как дед вынул из нее небольшую акварель в простой рамке. Он некоторое время смотрел на нее, потом передал Адаму, который взял миниатюру и стал разглядывать ее. Это был портрет молодой и очень красивой индийской женщины, сидевшей в тростниковом кресле. Бледно-голубое сари не закрывало ее лица. Она смотрела на художника большими дерзкими черными глазами.
- Она очаровательна, - произнес Адам. - Кто это?
- Ее звали Камала Шах, она была дочерью богатого брамина из Калькутты. Это - моя мать.
Адам уставился на него. Дед медленно кивнул:
- Да, Адам. Я, ты, твоя мать, твоя тетка Сидония - у всех де Веров течет в жилах индусская кровь. Но сейчас знают об этом только двое - ты и я.
Из всех сюрпризов этого дня, по крайней мере, этот поразил его меньше всего. Как у Лизы было только смутное представление о рабстве чернокожих, так и у Адама имелось весьма туманное представление об Индии. За свою недолгую жизнь он еще ни разу не встречался с индусом. Более того, его первая реакция была почти что восторженной. Но, наблюдая за дедом, он начинал осознавать смысл мерзкого слова, которого еще не знал: расизм.
- Всю свою жизнь я ненавидел Индию, - продолжал дед. - Ненавидел мать, которую почти не знал, - она умерла от холеры, когда мне было пять лет. Конечно, мой отец скрывал все это как только мог. Он привез меня в Англию и воспитал как белого человека. Его друзья по Индии, знавшие об этой тайне, не раскрывали ее другим, насколько могли. Многие из них сами женились на индусках или спали с ними. Они повторяли слова моего отца о том, что моя мать была фиринги из Белайта, что на хинди означает "иностранка из Англии". Люди им верили. Шли годы и никому даже в голову не приходило, что я не стопроцентный англичанин. Я учился в Итоне и Оксфорде как сын английского графа. Просто моя кожа не теряла загара круглый год. Но никогда я не забывал об истинном положении вещей и стыдился его. - Старик вздохнул. - Теперь я на грани смерти. Не знаю, может быть, я всю жизнь ужасно ошибался. Если бы моя мать не умерла так рано, то, возможно, все бы сложилось иначе - кто знает? А теперь я расплачиваюсь за свои грехи. И один мой грех, Адам, заключается в том, как я поступил с твоей бедной матерью. Я старался стать более правоверным англичанином, чем сами англичане, и когда твоя мать полюбила человека, который мне не понравился, и убежала с ним, я наказал ее, отрезав от семьи. Теперь я вижу, что был не прав. Но в то время, когда я пытался соблюдать условности общества, я думал, что поступал правильно. Сможешь ли ты простить мне когда-нибудь это?
Теперь Адам увидел, насколько уязвим его дед, и почувствовал прилив жалости к нему. Он взял его узловатую руку и поднес к своей щеке.
- Я прощаю тебе, дедушка, - мягко произнес он. - Как сказала тетя Сидония, что было, то прошло. И, думаю, что по-своему ты страдал не меньше моей мамы.
- Интересно, простила бы она меня, - вздохнул граф. - И простит ли, если мы встретимся в загробной жизни. Лично я считаю, что любая религия - пустая болтовня, что нет никакой загробной жизни, но могу и ошибаться. Но тем не менее я страшно расплачиваюсь за свои грехи. Сидония сообщила тебе, что яхта лорда Фейна случайно взорвалась. Но это ложь. Было совершено преднамеренное убийство. - Адам отпустил его руку. - Перекати мою коляску через комнату. Я должен показать тебе что-то еще.
Гадая, какие же последуют новые откровения, Адам взялся за ручки инвалидной коляски и покатил ее в указанном направлении.
- За этой картиной находится сейф, - сказал старик, показывая на пейзаж, изображенный на холсте. - Возьмись за правую сторону рамы и отодвинь ее в сторону. - Адам послушался. В стену был вмонтирован стальной сейф. - Вот ключи, - продолжал лорд Понтефракт, вытаскивая из кармана халата два ключа. - Бронзовый ключ от верхнего замка, стальной от нижнего. Поворачивай их налево, а не направо. - Адам сделал так, как ему велели. - Внутри находится обитая бархатом коробочка. Вынь ее и открой.
Адам вынул коробочку из сейфа и открыл крышку.
- Господи, - прошептал он. - Что это такое?
Перед ним лежал огромный розовый бриллиант величиной с яйцо.
- Его называют "Глаз идола".