Эта проникновенная интонация так подействовала на Аллу, что она заплакала еще пуще. Сквозь слезы она продолжала обвинять его в том, что он мог бы, да не хочет помочь ей с конкурсом, а это единственная ее возможность твердо встать на ноги.
- Я же сказал тебе, Алла, - настойчиво повторил Никита, - у меня совсем нет денег.
- Совести у тебя нет, а не денег, - взвыла она, - уж я-то знаю, сколько ты зарабатываешь...
Никита не хотел отвечать ей в том же базарном духе. Честно говоря, запас его выдержки уже иссякал, и ему стало казаться, что Алла нарочно провоцирует его, ждет, чтобы он сорвался, тем самым дав повод жестокой мести. С другой стороны, Никита прекрасно понимал, что таким людям, как она, никакого повода и не нужно, тормозов для них не существует, и он может расстелиться сейчас перед ней и даже клясться в вечной любви, но никогда не узнает, какой винт повернется в следующую секунду в ее больной голове.
В общем, Никита был совершенно обессилен и измочален, а до желанного компромисса было так же далеко, как и в начале разговора. Внезапно он отчетливо осознал, что напрасно питал какие-то надежды, соглашаясь на эту встречу, потому что никакой компромисс здесь невозможен в принципе.
Он понял вдруг, наконец-то понял, что ей нужно было от него. Не деньги, даже не квартира и, уж конечно, не его любовь, - нет, ей был нужен он сам, со всеми потрохами, чтобы мучить его, истязать своими претензиями, обвинениями и бесконечными жалобами. Западня захлопнулась, и он понимал, что освободиться сможет лишь в двух случаях: если она влюбится в кого-нибудь, кто ответит ей взаимностью, или если она умрет. Иными словами, надежды не было ровным счетом никакой. Мерзкий холодок от сознания собственной обреченности пополз по спине. "Я убью ее", - мелькнула вдруг спасительная мысль, но тут же вспомнились слова Петра, что совсем негоже мотать срок за этакую дрянь.
Она перехватила его взгляд именно в тот момент, когда он подумывал об убийстве, и от страха прекратила рыдания. Никита видел, что она испугалась, но не имел ни малейшего желания успокаивать ее.
- Ну вот что, - оставив доверительный тон, жестко сказал он, - мне кажется, мы все выяснили, денег у меня нет, и помочь тебе я, следовательно, ничем не могу. Предлагаю разойтись по домам.
Всерьез ли надеялась она, что Никита заинтересуется проектом конкурса красивых сибирячек и возьмет на себя роль спонсора, или просто использовала очередной повод встретиться с ним и выступить в своем обычном репертуаре, разобраться было трудно. Да Никита и не хотел забивать себе голову подобными пустяками, он считал, что и так достаточно натерпелся за сегодняшний вечер, причем, как выяснилось, совершенно напрасно.
Она почувствовала, что игра окончена, что тон Никиты резко изменился, а во взгляде просверкивает такая неприязнь, похожая на ненависть, как при их последней встрече, когда ей показалось, что он вот-вот ударит ее. Она сказала, что ей надо привести себя в порядок, поднялась со стула и пошла в ванную.
Сначала Никита слышал журчание воды, затем все стихло и замерло. Подождав минут пять, он окликнул ее. Ответа не было. Полная тишина в ванной пугала его, он знал "хобби" своей бывшей жены резать вены или заглатывать снотворное, чтобы, как она говорила, "свести счеты с жизнью". И, хотя еще совсем недавно Никита думал, что именно это поможет ему обрести свободу, тем не менее он не мог допустить, чтобы человек, даже такой гнусный, погиб в двух метрах от него, а он бы и пальцем не шевельнул для его спасения.
Никита стал отчаянно барабанить в дверь и собирался уже выбить ее, как дверь вдруг отворилась. На пороге, загадочно улыбаясь, стояла Алла, которая, по ее представлениям, привела себя в полный порядок. Никита обомлел. Она сделала себе даже не вечерний, а концертный макияж, какой делают актрисы, чтобы зрителю и с галерки видна была их красота.
У нее было преувеличенное представление о своем обаянии, свойственное всем недалеким и самовлюбленным женщинам, поэтому теперешнее замешательство Никиты, как в свое время и его отвращение, она приняла за мужской интерес.
- Ну? - спросила она с таким видом, будто демонстрировала сногсшибательную экстравагантную модель.
- Что "ну"? - не понял Никита.
- Я тебе нравлюсь?
"У нее, должно быть, серьезный диагноз", - озабоченно подумал Никита и промычал что-то невразумительное, действительно не находя слов. Он торопился к Ирине, но понимал, что без него Алла из квартиры не двинется, поэтому до метро придется идти вместе с ней.
По дороге она все пыталась ухватить его под руку и весело, будто не рыдала два часа кряду, рассказывала о том, что в Новосибирске познакомилась с человеком, который собирается издавать роскошный журнал, рекламирующий достижения в области современного парфюма. Он предложил ей стать его фотомоделью.
- Представляешь, он так и сказал: "Ваше лицо, Аллочка, это капитал, его надо беречь". Она все забегала вперед, словно желая увидеть реакцию Никиты на свой рассказ, а Никита, спрятав подбородок в воротник пальто, думал лишь о том, какого черта согласился на эту квартиру, которая, оказывается, так далеко от метро.
- Еще он сказал, - щебетала она в упоении от собственного успеха, - "знаете, Аллочка, на Западе балерины страхуют свои ноги, а я бы застраховал ваше лицо". Представляешь?
С сомнением посмотрев на яркое, как у клоуна, раскрашенное одутловатое лицо своей спутницы, Никита подумал, что у нее в голове, наверное, произошел какой-то заскок и что познакомилась она с будущим редактором журнала вовсе не в Новосибирске, а скорее, в больнице Кащенко.
Расстались они на удивление спокойно, и Никита с облегчением отметил, что она не задала ни одного вопроса по поводу его невесты и его нынешнего местожительства. Но ее короткое: "Ну, пока!" и кокетливый взмах рукой при прощании насторожили его: так обычно прощаются, когда уверены, что через день-другой встретятся вновь.
Он не ошибся.
Через день Алла снова позвонила ему в офис и радостно сообщила, что у нее появились кое-какие новости по поводу конкурса, которые она хотела бы с ним обсудить. У Никиты возникло непреодолимое желание закричать, затопать ногами, как-то грубо обругать ее, но, зная, что их разговор может услышать секретарша, он сдержался и, стиснув зубы, проскрежетал:
- Алла, мы все уже обсудили, я тебе все объяснил, так какого же черта... то есть я хотел сказать: прошу тебя, не звони мне больше. - И положил трубку.
Через минуту звонок раздался вновь.
- Так вот ты как со мной поступаешь? - завизжала она.
Не отвечая, Никита снова положил трубку и попросил секретаршу не соединять его больше, если позвонит та же женщина. Настроение было испорчено. А ведь день складывался так радостно и спокойно, и Никите в голову не приходило, что она может проявиться по прошествии всего суток после их утомительного разговора, в котором, как ему казалось, он четко и ясно дал ей понять, что спонсором выступать не собирается. Но в ее больной голове определенно все повернулось как-то по-другому.
Утром Никита отвел Антошку в детский сад, расположенный недалеко от дома, и отправился к Феде забирать своего нового "скакуна", которого тот довел до образцового состояния. Федя утверждал, что теперь его "Москвич" уступает разве только иномаркам, да и то не всем, и при должном обращении прослужит ему долгую и верную службу.
После работы Никита должен был заехать в издательство за Ириной и подвезти ее на Кутузовский проспект, где ей предстояло записаться в очередь к знаменитому на всю Москву дамскому парикмахеру Жоре на тридцатое декабря. Жора был так знаменит, что в очереди к нему дамы стояли по два месяца, но для брачующихся он делал послабление и разрешал запись за три-четыре недели. После этого Никита с Ириной планировали заехать в сад за Антоном, чтобы отвезти его на выходные к бабушке.
Возможность побыть наедине предоставлялась им нечасто, и, уложив Антона спать, они сидели вечером на кухне, вспоминая прошлое и строя планы на будущее. Из педагогических соображений, боясь, что вдруг Антон проснется, они и любовью вынуждены были заниматься в основном на кухне. Хотя кухня была большая и там стояла довольно широкая тахта, Никита шутил, что в новой квартире в спальне ему будет не хватать кафеля и газовой плиты для полноты ощущений.
Они мечтали побыть одни эти два дня, никуда не ходить и никого к себе не приглашать, не включать радио и телевизор и представить себе, что они на необитаемом острове. Это желание может показаться наивным и избитым лишь для непосвященных, им же, влюбленным, игра в необитаемый остров казалась наполненной великим смыслом и настолько оригинальной, будто до них никто и никогда в нее не играл. При одной лишь мысли об этой игре Никита улыбнулся, и хорошее, радостное настроение вернулось к нему. Он позвонил Ирине и сказал, что скоро выезжает.
Подвезя Ирину к салону Жоры, Никита решил не заходить туда, а подождать возле машины. Он обошел свой "Москвич" и протер лобовое стекло, мутноватое от снега с дождем. Взгляд его упал на припаркованный поблизости светло-бежевый джип, и мелькнула мысль, что он уже где-то видел эту машину. Его подозрение усилилось и окрепло, когда тот же джип оказался возле детского сада, откуда они забирали Антона. По дороге к Юлии Михайловне Никита тревожно посматривал в зеркало, но светлого джипа в хвосте не заметил. Он рассказал о своих подозрениях Ирине, и они решили, что ему лучше не подниматься в квартиру Юлии Михайловны, а побыть в машине.