С каждой минутой первый советник, на время успокоившийся, приходил во все более сильное волнение. В душе его словно бил набат – надо было во что бы то ни стало укротить в юном халифе свирепую жажду перемен. И сделать это следовало как можно быстрее… Пока еще оставались силы и влияние…
Меж тем Салех хмуро взглянул в лица мудрецов, ставших, как по мановению волшебной палочки, суровыми и деловитыми.
– Да сохранит ваш светлый разум Аллах всесильный и всемилостивый, – проговорил он.
Мудрецы подобрались. О, это было более чем не похоже на обычную ни к чему не обязывающую речь халифа.
– Вчера вы рассказывали мне о том, сколь многое сделал диван и вы, его украшение, для победы в войне. Эти сведения были для меня новы и более чем интересны, особенно то, что касалось снабжения армии фуражом и провиантом. Ибо мне, воевавшему рука об руку с нашими солдатами, как-то не довелось увидеть ни тех гор сладких фиников, ни целых отар баранов, которыми, по вашим сведениям, ежемесячно снабжалось наше победоносное войско. Более того, я с удивлением узнал, что части сопровождали войсковые лекари, числом три тысячи. Это тем более удивительно, что все наше войско насчитывало едва ли больше десяти тысяч солдат. Выходит, каждый из тех, кто призван залечивать раны и увечья, должен был сопровождать трех солдат… Однако мне, к счастью, раненному в войне более чем легко, не повезло увидеть даже десятка лекарей.
"Этот глупец даже не счел нужным похвалить нас за то, сколь быстро мы создали наш правдивый отчет о деяниях. Ну какая ему разница, сколько было фуража и лекарей? Зачем он взялся читать то, что должно было мирно покрываться пылью в душных кладовых при диване?.."
Молчали мудрецы, ожидая окончания речи правителя. Но он, вместо того чтобы выслушать возражения советников, призванных растолковать халифу, сколь удивительна наука статистика, которая может из трех лекарей сделать в единый миг три тысячи, а из десятка баранов – целую отару, да к тому же появляющуюся неизвестно откуда каждый месяц, продолжил свою речь.
Первый советник слушал и мысленно укреплялся в своем решении покончить с подобным рвением халифа раз и навсегда.
Макама шестая
– Да пребудет с тобой, почтенный Исмаил-ага, милость Аллаха всесильного на долгие годы!
– Здравствуй, уважаемый! Входи же скорее!
– Не бойся, почтенный! Я побеспокоился, чтобы никто не преследовал меня… Более того, я дал мальчишке монетку, и он всю дорогу сопровождал меня, проверяя, не следит ли кто за моими передвижениями.
– Глупец! А если он нанят нашими недругами?
– Прости меня, уважаемый, но подобные слова не к лицу человеку, обремененному заботой о казне столь великой державы, как прекрасная страна Аль-Миради. Я вовсе не глупец – и мальчишку этого вожу с собой… Для разных надобностей.
– Прости мне эти непочтительные слова, мудрый посланник… Должно быть, я совсем лишился рассудка от страха…
– Тебе нечего бояться, уважаемый. Да и чего может бояться почтенный хозяин дома, принимающий под своим кровом человека, привезшего письмо… от дяди?
– О да, ты прав, уважаемый… Особенно если человек этот, раскрывая письмо, твердо знает, что его отец был единственным ребенком в семье… И потому у него не может быть не только дядей, но даже и теток – ни здесь, ни в сопредельной державе…
Посланник лишь поклонился, ничего не ответив на это. Он удобно расположился посреди приемного зала, настоящего украшения дома казначея Исмаила. Воистину, деньги подобны волшебной палочке. А большие деньги подобны целой армии волшебников… Ибо никакому магу не под силу украсить стены скромного убежища казначея крохотной страны порфировыми мраморными колоннами, бросить на пол белые шелковые ковры головокружительной ценности и отделать простые с виду чаши инкрустациями из золота.
Казначей меж тем закончил чтение длинного письма и вытащил абак.
– Ну что ж, – бормотал он, – на словах вроде все верно… Но мы все же проверим подсчеты уважаемого Мехмета, моего доброго друга…
– Ты не веришь моему хозяину, глупец?
– Достойный посланник… Денежки счет любят… Не сбивай меня…
"И так каждый раз! Никто более не проверяет подсчеты почтенного Мехмета… Все прочие знают его как человека кристальной четности. Да разве может быть иначе? Особенно тогда, когда выплачиваешь проценты таким людям, как казначей сопредельного царства?"
Ореховые костяшки тем временем щелкали все быстрее. Должно быть, подсчеты подходили к концу. Так оно и оказалось.
– Ну что ж, уважаемый посланник. Я проверил все. И остался более чем доволен. Твой хозяин, Мехмет-ага, удивительно честен и необыкновенно точен. Иметь дело с ним – всегда приятно…
– Я передам Мехмету-ага твои добрые слова, – с поклоном ответил посланник, про себя в очередной раз удивившись глупости человеческой.
– Сейчас я тебя оставлю… Ненадолго. Но вскоре вернусь – ибо хочу передать письмо твоему хозяину…
Человек в иноземном платье вновь безмолвно поклонился. Когда же хозяин оставил его в одиночестве, он пробормотал:
– Но каков глупец, Аллах всесильный! И этот человек управляет казной страны! Да он просто удачливый деляга… "Денежки счет любят!"…
Посланник на миг замолчал, прислушиваясь к звукам дома.
– Наверняка отправился в подвал – золото прятать… Осел. Письмо он хочет передать… Да что он может придумать, глупый лавочник?
Послышались шаги, и Исмаил-ага появился на пороге.
– Уважаемый, почти честью мой дом, отведай яств, приготовленных специально для тебя. Я… я передумал передавать письмо. Его могут прочитать враги…
– Враги, уважаемый? – холодно осведомился посланник. – Ты укоряешь меня в двурушничестве? Смеешь назвать меня шпионом?
– О, не таи обиды, достойнейший! Все мы лишь живые люди. И на любого из нас могут напасть разбойники… Особенно на человека, который везет письма… и золото…
Посланник счел за благо промолчать. "Пусть считает себя самым мудрым человеком в мире… Главное, чтобы денежки исправно передавал…"
– Вкуси щедрых яств, почтенный… А потом мы побеседуем… – вновь повторил Исмаил, провожая человека в иноземном платье в соседние покои, где и в самом деле был накрыт обед, увы, вовсе не такой щедрый, как можно было бы ожидать от такого богача, как казначей Исмаил.
"Он задумал что-то… Иначе почему так бегают его глаза… Но, Аллах всесильный, пусть мой хозяин сам разбирается с этим ничтожеством".
Посланник принялся за еду. "Удивительно, – думал он, – чем богаче дом, где мне приходится бывать, тем более скудная и невкусная там еда…" И в этот миг он вспомнил плов своей матушки, жены мастера по дереву. Плов, источавший тысячи неземных ароматов, обильно сочащийся вкусным мясным соком, полный приправ; плов, где каждое зернышко риса наполнено прекрасным золотистым сиянием… Плов, который может поместиться далеко не на каждом блюде…
"А пирожки бабушки Зейнаб… А шербет тетушки Асии?"
От одних воспоминаний у посланника захватывало дух. И именно эти воспоминания о настоящем, а не деланном гостеприимстве, о подлинных лакомствах помогли ему расправиться с необильным и невкусным "щедрым столом" казначея Исмаила.
И почти сразу сам он появился на пороге.
– А теперь пойдем в мои покои, почтенный! Я хочу, чтобы ты передал своему хозяину, уважаемому Мехмету, мои слова.
– Я весь обратился в слух, уважаемый хозяин. И готов запомнить каждое их твоих слов без ошибок и без ошибок же передать их моему уважаемому нанимателю.
Казначей опустился на подушки, взял в руки мундштук кальяна и только после этого жестом пригласил гостя последовать своему примеру.
– Запоминай же… Подумалось мне, уважаемый, что нет никакой нужды вкладывать деньги в торговлю или странствия, ремесла или науки. Процент от этих вкладов мал, а те, кто ждет прибыли, не могут удовлетвориться теми ничтожными суммами, какие эта прибыль дает. Поэтому, мне кажется, можно заставить деньги работать куда более… успешно, если поступить иначе. Можно прокричать на всех углах, что некий иноземец – ибо последователям Аллаха всесильного запрещено быть ростовщиками… Да, так вот… Какой-нибудь иноземец с громким именем объявляет, что будет платить проценты в два или в три раза больше, чем остальные. К нему, конечно, сразу потянутся все разумные люди. Но объявить, что эти огромные проценты будут выплачиваться человеку только по истечении, скажем, года с того мига, когда человек этот поместит деньги у этого иноземца…
"Пока в его словах нет ничего необыкновенного. Такого, чтобы нельзя было доверить бумаге", – с некоторым удивлением подумал посланник, заметив, впрочем, что почтенный хозяин почему-то волнуется.
Меж тем почтенный казначей продолжил:
– Кроме простых людей, думаю, появятся и те, кто располагает… некоторыми дополнительными суммами…
"Богатеи, глупец! Жадные богатеи!"
– Так вот… Этим можно начать платить проценты, скажем, уже через полгода… А если суммы будут… впечатляющими, то и через три месяца… Глупцы будут нести свои гроши, которые можно будет отдавать более достойным. И так будет продолжаться довольно долго – ведь и небедные люди будут вкладывать свои деньги в это прибыльное дело…
"Аллах всесильный! Да этот вонючий бурдюк хочет обирать несчастных, которых и так готов обобрать любой…"
– Думаю, – все так же тихо продолжал казначей, – что небедные люди постараются вложить в это заведение… скажем, не только свои деньги… Ведь проценты покроют любые… неприятности.
"Не только свои, говоришь… Уж не собрался ли ты, достойный делец, обобрать кого-то из своих друзей? Или посмел все же бросить взгляд на казну? Или у тебя есть еще кто-то из богачей на примете, кроме твоего несчастного халифа?"
Казначей наконец умолк.