Он должен защитить её! Пусть для этого и придётся выдавливать из себя идиотский расистско-шовинистский бред!..
Он – придурок. Но в первую очередь – любящий придурок.
А уж потом – патриот.
На этот раз ему приснился лес. Тайга?.. Непролазный сумрачный бурелом с тёмными и сырыми замшелыми стволами, и подлеском, с корягами и мокрым папоротником почти в его рост. Выход брезжил лишь вперёди – там, куда вела широкая и даже посыпанная гравием, тропинка… Приведшая к Дому.
Нет – к его бывшему дому. Потому что уже двадцать лет как тот снесли, и на этом месте теперь автостоянка у гипермаркета. Платная.
Чувствуя, как замирает сердце, и сводит судорогой пальцы рук, он толкнул дверь.
Слабый, словно неуверенный, стон.
Он бегом кинулся в спальню.
Точно!
Самые страшные подозрения подтвердились. А ведь он никогда…
Нет – всё же пару раз было… Когда они разругались вдрызг из-за её матери – вплоть до битья посуды о его голову, и попытки выцарапать его "подлые глазёнки".
А не разругаться было ну никак невозможно – мать уж больно издевалась над несерьёзностью его "литературного поприща", и хотела, чтоб он пошёл к ней на фабрику мебели – краснодеревщиком. (Это – ему-то! Который стамеску и молоток держал только в школе. На уроках труда. "Табуретки", блин!) И всё настаивала, чтоб они, наконец, оформили отношения "как положено!".
Вот только тогда он об этом думал.
Как наручниками прикуёт её, распяв, за руки и за ноги к старой широкой кровати со спинками из стальных трубок. Навалится, тяжело сопя. Насладится её беспомощностью так, чтобы вопила и дёргалась. А потом ещё и будет хлестать нагайкой со свинчаткой в кончике до тех пор, пока это восхитительное тело не превратится в один большой и сплошной кровоподтёк, а ругань из поганого рта сменится стонами и мольбами…
А он – не остановится, а будет продолжать и продолжать, пока стоны из остатков размочаленного в хлам рта не прервутся, и она не…
Да, он думал об этом – самому-то себе можно признаться.
Но какого же …я?! Чего им теперь-то от него надо?!
Ведь он сделал всё именно так, как эти твари заказывали!
А они… Вон: ему и нагайку приготовили: она так и лоснится ухватистой рукоятью в удобной кожаной оплётке, лежа на прикроватной тумбочке! Словно приглашает. А у Натальи даже завязаны глаза. Чтоб не увидела мучителя, наверное…
Карт-бланш, так сказать.
Он отвернулся. Потому что нечто странное, непонятное ему самому, вдруг поднялось откуда-то из паха, и горячей, обжигающей волной затопило до самых ушей – да, да!
ДА-А-А!!!
Вся мерзость и похоть, таящаяся на дне любого мужского естества, требовательно стучала в виски, пытаясь вырваться наружу!!! А уж то, внизу, – только что не звенело!
Да – вот ему и показали. Наглядно. Во-первых, какой он похотливый дикарь-садист… А во-вторых – что будет, если он…
Сверхчеловеческим усилием воли он заставил себя сделать шаг назад.
И – опуститься руку, потянувшуюся за нагайкой. Сглотнул. Развернулся. И вышел. Снаружи аккуратно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.
Чёрт (Или это – не он?!) возьми!
За что же они его – так?!..
– Объясним. Ты видел в комнате лишь её. Готовую к экзекуции. А если ты попытаешься увильнуть от того, что должен делать… Или захочешь кому-нибудь рассказать… О нас. Вокруг появится десятка два здоровенных кобелей, с полуметровыми …ми. И они вначале отымеют твою девушку… А затем – и опробуют на ней нагайки. В первый раз – не до смерти… А так – больше для острастки… Во второй – она точно попадёт в больницу. А ты – после экспертизы – в КПЗ. Откуда мы тебя в первый и последний раз вытащим.
Но её – пока не убьём.
Иначе у нас не будет орудий, чтобы тобой управлять.
Мы добрые. Допускаем до двух неповиновений. Убьём и её и тебя только после третьего. Убьем мучительно. В назидание. Другим.
Строптивый слуга нам не нужен – замена всегда найдётся…
На этот раз будить мечущуюся по постели Наталью пришлось ему.
Слипшиеся от холодного пота волосы прилипли и к подушке, а глаза, когда она наконец их открыла – горели лихорадочным огнём. И было ещё что-то в них…
Обжигающее, заставляющее челюсть выдвигаться вперёд, а кулаки – сжиматься в бессильной ярости!
Ведь он, хоть знает, чует, в чём дело – СДЕЛАТЬ НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ!!!
Ну как возможно воевать с тем, что таится, существует, живёт в кошмарах?! В снах? Совсем, как в фильме "Кошмар на улице Вязов". Вот он идиот, что в своё время пересмотрел все семь серий…
Как они там сказали? "Твоё богатое воображение!" Да и память – будь она неладна. А ещё – острый намётанный взгляд на придающие правдоподобие детали…
Пока мысли метались, словно канарейка, завидевшая приближение кошки, Наталья кинулась ему на грудь.
Какое-то время просто рыдала.
Затем, поддаваясь его поглаживаниям, и бессмысленно-монотонным уверениям, что "Это – только кошмар!", "И он уже прошёл!", подрожала, и обмякла.
Алексей уложил её обратно на смятые простыни, постаравшись накрыть потеплей. И подоткнуть края – чтоб не мёрзла. Ни о чём не расспрашивал.
Поэтому она начала сама:
– Никогда. Никогда мне такого не снилось. Алексей? У тебя вчера – как? Тоже – что-то особенное?
Он поспешил уверить, что ничего подобного – у него просто самый банальный сюжет. С падением в провал без дна. Ну – всё как в детстве.
– А у меня – нет. Бр-р-р! – её передёрнуло, глаза открылись на секунду ещё шире: огромные, чёрные. Бездонные.
И в их глубине Алексей увидел свой приговор.
– … как будто я – где-то посреди леса. Страшного, непролазного. В бревенчатом старом доме. Пахнет, как нежилым – и гулко. Словно в комнате нет мебели. А ещё – у меня завязаны глаза, и я прикована к кровати. Распялена, как овца перед разделкой туши. И вот ко мне приближается со всех сторон сопение. Вожделенное такое. И я слышу их шаги – вокруг кровати собралось, наверное, человек двадцать! Но – не мужчины. А словно твари какие… Похотливые. Самцы! И ждут. Слава Богу, хоть на меня не лезут! Но – уж сопят!..
Потом… Расступаются.
И подходит один. Чувствую – с плетью! Сейчас начнёт хлестать, и насиловать! А потом – и все они начнут… Хлестать и насиловать.
Гос-споди, так страшно!.. И язык ещё – словно отнялся! Кричать не могу – только стонать… А потом все словно пропали. Исчезли. И пришёл кто-то ещё.
Тоже озабоченный. Сопел, стоял в ногах. Я думала, что этот-то – точно, отхлещет. Изнасилует. Почему-то казалось, что он… Похож чем-то на тебя. Не знаю – бред, да?..
На сбивчивый рассказ Алексей мог только нежно гладить по холодным мокрым волосам, и заверять вполголоса, что – "да-да, бред…", и "теперь-то – всё в порядке…"
Кому он голову морочит?
– Ладно, зайка моя ненаглядная. Давай принесу ещё одеяло – накрою. Наверное, ты просто замерзла. Попробуй ещё поспать – время только полтретьего.
Сам он лёг рядом, с куда большим ужасом ожидая, что заснёт…
На этот раз он просто оказался в кабинете Главреда.
Напротив сидел и хозяин собственной персоной.
– За что?! – буквально зарычал Алексей, чувствуя, что слёзы сами как-то неудержимой рекой текут из воспалённых глаз, – Я же… Всё – как вы и сказали!..
– Спокойней. Ведь мы обещали, что не тронем, если не будет – за что. Вот и не тронули.
А только показали. Что в наших силах – всё! Демонстрация оказалась понятной?
– Д-да… Да. Понятней некуда. – он дёрнул плечом, шмыгнул носом. И сел назад в кресло, позволив трясущимся ногам чуть расслабиться. Кресло привычно скрипнуло – совсем как то, настоящее… Или оно и есть теперь – настоящее?! Как и всё тут и теперь происходящее – его "настоящее"?
А на самом деле – то, что раньше происходило днём – ему как раз снилось?! То, что он наивно считал явью…
– Ну, так-то лучше. И знай: у нас нет недостатка в разнообразии средств устрашения. И способах, как я уже говорил, воздействия.
Но, учитывая ваши милые слабости и привычки, мы усвоили, что надёжней вас всё же поощрять. (Кстати: не думай, что читать ваши мысли и управлять снами и прочим, так уж легко! Многое мы освоили лишь недавно. С другой стороны, вы только недавно стали для нас реально опасны.) Так вот: завтра пойдёшь в ближайший Вестерн-Юнион. Получишь перевод из Амстердама. На твоё имя. Понятно? – Алексей растерянно кивнул.
– Сможешь взять отпуск. И дописать свою чёртову книгу. – собеседник долгим взглядом не давал Алексею отвести свои глаза. Но затем чуть поднял кончики губ – очевидно, это обозначало улыбку.
Главред так никогда не делал. Он уж если ржал – то как конь, а если бывал серьёзен или зол – стены кабинета ходили ходуном от громов и молний. Тот же, кто сейчас оккупировал его тело, казался куда спокойней.
Уверенный в себе. Без эмоций. Какой-то, словно…
Каменный.
– Теперь – задание на завтра. И ближайшие дни. Напишешь… – Алексею чётко, до цветистых оборотов и тонкостей, прочли текст, который желательно разместить в номере за четверг.
Он механически кивал, запоминая – чуть ли не зазубривая. Впрочем – чего он мучается?! Ведь все эти грубые и вульгарные выпады взяты из его же памяти!.. А она, как ему доказали – отличная.
Когда инструктаж закончился, и собеседник откинулся, как всегда делал и Главред, на спинку кресла, Алексей вдруг спросил:
– Скажите… если это не стратегическая тайна: зачем?
– Что – зачем?