Колин Маккалоу - Независимость мисс Мэри Беннет стр 24.

Шрифт
Фон

Когда она смогла встать, то принялась искать свои сумки и ретикюль, но тщетно. Несомненно, Капитан Гром забрал их с дороги и зашвырнул в чащу папоротников, вероятно, далеко от этого места. Хотя тут внизу царило безветрие, зубы у нее стучали, а кожа при прикосновении казалась ледяной. Она замерзла, испытывала боль во всем теле и куда бы ни смотрела, видела только толстые древесные стволы. Нет, это не были посадки, деревья вокруг выглядели тысячелетними. Быть может, это был Шервудский лес, и, значит, она в милях и милях от места схватки. Но тут дал о себе знать здравый смысл - нет, это не Шервуд, а какой-то другой древний лес в краю, славящемся своими лесами. Вероятно, даже не очень обширный, но только находясь в нем, теряешь всякое представление о расстояниях.

Если она хочет жить, необходимо отыскать приют на надвигающуюся ночь. Пройдя несколько шагов, она нашла сгнивший внутри бук. Он сулил достаточную защиту от дождя; забравшись в тесное дупло, Мэри почувствовала, что прилив ее энергии иссяк, и вновь потеряла сознание.

Удар по лбу был более сильным, чем она полагала, и в последующие дни будет оборачиваться провалами в сознании; когда она очнулась в следующий раз, уже наступила ночь. Очнулась она, сидя на земле, но по крайней мере дождь перестал. Затем она погрузилась в подобие комы, лихорадочной и пронизанной жуткими снами, но когда ее глаза открылись, они увидели дневной свет. Попытка встать и пойти сказала, что ей очень худо: все тело ныло, и она ощущала жар. Я сильно простужена и понятия не имею, где нахожусь. Что мне делать, что делать? Если бы только у меня перестало стучать в висках!

Он на это и рассчитывал, она не сомневалась. Капитан Гром, местный разбойник, чья штаб-квартира находилась в "Зеленом человеке". Бросив ее в лесной глуши, он рассчитывал, что она погибнет от голода и холода. И таким образом снял с себя вину в ее смерти. Ну, Капитан Гром, подумала она, я не намерена в угоду вам послушно лечь и сдаться! Так или иначе, я доберусь до дороги.

Снизу ниша в приютившем ее буке была мягкой, мшистой… мох ведь растет с северной стороны деревьев? Если так, то свободная от мха сторона - южная? А леса тянулись справа и слева от дороги. Пойти на юг или на север зависело от того, какую сторону дороги он выбрал, чтобы бросить ее. Ох, негодяй! Истинный апостол Сатаны. Мэри закрыла глаза, попыталась приобщиться к мышлению разбойников и решила, что он предпочел левую руку, так как этой рукой правит Сатана. Налево. Но стоя лицом к Честерфилду или к Мэнсфилду? К Мэнсфилду, потому что, когда он напал на нее, гостиница, завсегдатаем которой он был, находилась впереди нее, а не сзади. Поэтому, сказала она, я пойду на юг, сверяясь со стороной деревьев, где нет мха.

Как далеко он затащил ее? Лошади между таких деревьев не пробраться, и, значит, ему пришлось ее нести. Достаточно ли он галантен, чтобы нести леди так, как полагается носить леди, то есть на руках? Нет, Капитан Гром, конечно, перекинул ее через плечо, а отсюда следовало, что он мог протопать целую милю в сторону от дороги.

Она пошла вперед решительным шагом, но боль в костях усилилась, а голова раскалывалась. Когда она взглянула вверх, кружевной свод над ней зловеще закружился, а ее ноги словно вбивали деревянные сваи. "Я не умру! - перекрикивала она громыхание своего сердца. - Я не умру, я не умру!"

Затем в отдалении она увидела прогалину между деревьями, залитую солнечным светом - дорога! Она побежала, но ее предательское тело с беганьем покончило; она споткнулась на невидимом корне и растянулась плашмя. Мир почернел. Нечестно! Такой была последняя запомнившаяся ей мысль.

Когда она очнулась в следующий раз, то лежала поперек лошадиной холки, изогнутая в скобу. Она пошевелилась, невнятно забормотала, затем поняла, что находится во власти еще одного похитителя, а не спасителя. Спасители держат леди в объятиях, похитители перекидывают их через лошадиные холки. Я даже не знала, что Англия настолько кишит злодеями, попыталась она сказать. Кто бы ни ехал сзади нее, приподнял ее голову и плечи, чтобы влить ей в глотку огненную жидкость. Захлебываясь, она замолотила его рукой. Но что бы он ни принудил ее выпить, ее ушибленный мозг завихрило, она вновь соскользнула в мир мрака и кошмаров.

* * *

Ах, ей было тепло! И такая чудная уютность! Мэри открыла глаза и обнаружила, что лежит на пуховой перине с горячим кирпичом у ступней. В руках и ногах ощущалась легкость, и лошадиными экскрементами от нее не пахло. Кто-то хорошо ее вымыл, даже - как сказали ей пальцы - и волосы. Фланелевая ночная рубашка была не ее, как и носки на ступнях. Но боль в теле заметно ослабела, а мигрень прошла. Единственным напоминанием о перенесенном ею остались синяки на запястьях, горле и лбу, причем те на запястьях, которые ей были видны, побледнели, черный цвет сменился на довольно-таки мерзкий желтый. А это значило, что миновало много времени. Но где она?

Мэри спустила ноги с кровати и села на краю, от темноты ее глаза расширились. Вокруг нее были каменные стены, но созданные не человеческими руками, а природой; проем в них закрывал занавес, а природное сиденье было накрыто доской с отверстием - своего рода стульчак. Два стола - один, заполненный тарелками с незатейливой едой, второй - книгами. Под каждый был вдвинут стул. Но куда более волшебным в этом месте было освещение. Вместо свечей, которые, считала она, были единственным источником искусственного освещения, тут стояли стеклянные лампы - их ровное свечение исходило от пламени, защищенного узкой стеклянной трубой. Ей уже доводилось видеть подобные трубы, когда огонек свечи требовалось защитить от ветра, но не такой широкий неподвижный язык пламени, поднимающийся из металлической прорези. Под прорезью находился резервуар с какой-то жидкостью, в которой плавала широкая лента фитиля. Одна такая лампа, заинтригованно подумала Мэри, должна давать столько же света, сколько десять свечей.

Неохотно оторвавшись от изучения ламп - четырех больших и одной маленькой, - она увидела, что пол застлан ковром, а занавес был из тяжелого темно-зеленого бархата. Тут о себе дали знать голод и жажда. На столе с едой стоял кувшин некрепкого пива рядом с оловянной кружкой, и, хотя Мэри никакого пива не любила, это пиво после ее мучений показалось ей нектаром. Она отломила куски от хрустящего каравая, нашла масло, джем, сыр и несколько ломтей прекрасной ветчины! О, что может быть лучше!

Когда желудок насытился, пробудилось сознание. Где она? Ни в какой гостинице, ни в каком жилом доме не бывает стен из сплошного камня. Мэри подошла к занавесу и отдернула его.

Прутья, железные прутья!

В ужасе она попыталась увидеть, что находится за ними, но ее взгляд уперся в массивный экран. И тишину нарушали только высокий, но негромкий визг и непрерывное завывание. Нет, не звуки, какие издают люди или животные, или даже растения. Под завыванием крылось тяжелое безмолвие, будто могилы.

И тут Мэри поняла, что ее тюрьма находится под землей. Она была погребена заживо.

Дербишир и его герцогиня намеревались отбыть в собственное поместье с утра, как и епископ Лондонский. Накануне вечером Элизабет особенно постаралась с обедом. Ее шеф-повар был француз, но не из Парижа, а, точнее говоря, из Прованса, и потому можно было положиться на череду блюд, щекочущих нёба самых пресыщенных гурманов, обедающих за самыми лучшими столами. На Скалистом крае еще местами лежал снег, и Нед Скиннер отправился на запад к побережью Уэльса за креветками, крабами, омарами и редкими рыбками, используя снег и лед на величавых кряжах Сноудонии для их упаковки. Рыба, не вызывающая желудочных расстройств, была последним криком моды, и здесь, в Пемберли, эту тему можно было муссировать в пищеварительной безопасности.

Элизабет решила надеть сиреневый шифон, так как ее траур кончался только в ноябре. Носить черное последние шесть месяцев не обязательно, но белый цвет такой безжизненный, а серый - такой гнетущий! Джентльменам легко, думала она: креповая повязка на руке, и одевайся во что хочешь. Фиц предпочел бы, чтобы она надела свои жемчуга, бесспорно, лучшие в Англии, но она предпочла аметистовое колье и широкие аметистовые браслеты.

Вверху лестницы она столкнулась с Ангусом Синклером и Каролиной Бингли.

- Моя дорогая Элизабет, вы - воплощение ваших собственных садов, - сказал Ангус, целуя ей руку.

- Это можно истолковать, как обширность и безвкусие, - сказала мисс Бингли, очень довольная своими янтарно-бронзовыми блестками и потрясающими желтыми сапфирами.

Элизабет ощетинилась.

- Право, Каролина, не можете же вы и правда считать сады Пемберли безвкусными?

- Да, могу. И еще, я не понимаю, почему разбить их предки Фица не заказали Иниго Джонсу или Кэпебилити Брауну? Такая прозорливость во всем, что касается высшей моды!

- Значит, вы не видели желтые нарциссы, заполнившие траву под миндальными деревьями в полном цвету, или лощину, где подснежники почти касаются ветвей плакучих розовых вишен, - с едкостью сказала Элизабет.

- Да, признаюсь, не видела. Мои глаза уже предостаточно оскорбили оранжевые бархатцы, пунцовый шалфей и еще какие-то там синие, - сказала Каролина, не собираясь признавать поражение.

Ангус перевел дух и засмеялся.

- Каролина, Каролина, это нечестно! - вскричал он. - Фиц стремился воспроизвести тут Версаль, где действительно есть безобразно негармонирующие клумбы. Но я всецело на стороне Элизабет. Цветущие полянки Пемберли это же приют Оберона и Титании.

К этому моменту они уже сошли с последней ступеньки парадной лестницы и входили в комнату Рубенса, пышно пунцовую, кремовую и позолоченную с мебелью в стиле Людовика Пятнадцатого.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке