– Прости. Я больше вообще не стану с тобой разговаривать, если пожелаешь. Ты ведь у нас одна все решаешь, верно? Тебе и дела нет до моих желаний. А тетя Джозефина и вовсе свыклась с жалкой ролью служанки. Сколько лет она живет твоей жизнью? Десять, двадцать?
– Грейс, ты несправедлива ко мне. – Камилла сжала пальцами обеих рук виски и принялась судорожно их массировать. – Твоя тетя живет в нашем доме, потому что сама так хочет.
– Потому что ей больше некуда идти. У нее нет своего дома. Нет своей семьи. Она всю жизнь заботилась о тебе...
– И о тебе, – добавила Камилла.
– Она единственный человек на свете, который выдерживает все твои капризы и правила. Не потому ли ты так и не вышла замуж? Даже мой отец сбежал от тебя.
Камилла побелела от ярости. Грейс прикусила язык, осознав, что злость, овладевшая всем ее существом, занесла ее слишком далеко.
– Прости, – едва слышно пролепетала она.
Однако Камилла не произнесла ни слова. Она медленно, непривычно тяжело поднялась с дивана и направилась к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.
– Напрасно ты с ней так сурово, – шепотом сказала Джозефина племяннице.
Грейс вздрогнула. Плотно сжав губы, чтобы не разреветься, она отмахнулась от тетиного замечания, словно от мошки, и поспешила покинуть дом.
– Мне так жаль, Нэнси. Мама ни в какую не желает отпускать меня.
– Дело во мне.
– Нет, что ты!
– Я все понимаю, Грейс.
– Не обижайся, – умоляюще прошептала Грейс. – Ты моя лучшая подруга. Наверное, мама ревнует.
Нэнси пожала плечами.
– Что поделать. Просто, – она поиграла в руках шариком из фольги от шоколадной конфеты, – просто мне очень и очень жаль, что ты не увидишь своими глазами, какой это потрясающий город. Лондон – это целый мир, вселенная. Каждый найдет в нем что-то свое. Интересное и присущее только ему. Будь ты любителем древностей, приверженцем классического искусства или поклонником "Битлз".
– Нэнси, прекрати, пожалуйста. Я и без того схожу с ума от желания поехать с тобой.
– А ты не можешь ослушаться маму?
– Что? – Грейс подняла на Нэнси изумленный взгляд.
Впрочем, она давно должна была перестать удивляться смелым и дерзким выходкам и предложениям подруги детства. Нэнси всегда думала и поступала так... как никто и никогда бы не подумал и не поступил по причине ли страха, норм ли общественного порядка или морали. Не зря Нэнси обожала Оскара Уайльда. Совесть – лишь официальное название трусости, вслед за любимым писателем повторяла она.
– Скажешь матери, что передумала проводить со мной каникулы в Англии, а сама...
– Нет! – не дав подруге закончить, воскликнула Грейс. – А вдруг что-нибудь случится, а она даже не будет знать, где меня искать!
– Я ведь буду с тобой, – резонно заметила Нэнси. – Если ты боишься, то, конечно...
Так было всегда. Грейс и Нэнси дружили лет с трех. Их встреча произошла при самых прозаических для каждого ребенка обстоятельствах. На игровой площадке, в песочнице для карапузов. Стоило Джозефине отвлечься на какие-то доли секунды, как на голове ее подопечной оказалась целая гора песка. Напротив ревущей Грейс стояла улыбавшаяся во все два или три зуба Нэнси с пустым ведерком. Как ни удивительно, но на следующий день Грейс подошла к обидчице и... вывалила той на голову содержимое своего ведерка. О мирном выпекании песочных пирожков было забыто раз и навсегда. А тете Джозефине приходилось еще тщательнее мыть Грейс после прогулок, чтобы не вызвать у Камиллы лишних вопросов о том, как ее ребенок проводит дни.
С тех пор Нэнси нисколько не изменилась. Ее голова всегда была полна планов и замыслов, каждый из которых шокировал бы любого здравомыслящего, а следовательно, осторожного человека. Нэнси прыгала с парашютом и погружалась с аквалангом. Крутила романы как с самыми завидными женихами Нью-Йорка, так и с самыми отпетыми хулиганами. Она даже записалась на курсы японского языка, потому что вообразила себя прирожденной гейшей, лишь по недоразумению родившейся вдали от цветущей сакуры. Как ни странно, ни одна опасная авантюра Нэнси не закончилась плохо. Ей поразительно везло во всех начинаниях.
Взять хотя бы историю с учебой по обмену. Нэнси заполнила анкету от нечего делать. Просто потому, что кафетерий, куда она направлялась во время лекции по семейному праву, оказался закрыт. Возвращаться в аудиторию Нэнси не захотела, а потому принялась бродить по коридору, пока не наткнулась на объявление о конкурсном наборе студентов, желающих провести академический год в Лондонском университете. Нэнси и сама толком не знала, хотела она того или нет. Однако заполнила анкету и написала эссе – без черновика! – на пять страниц о том, как она буквально с пеленок мечтала побывать в столице Великобритании. Приемная комиссия была растрогана до слез эссе Нэнси, и ее фамилия оказалась первой в списке студентов, которым предстояло прослушать курс в Лондонском университете.
Грейс, безусловно, радовалась за подругу. Хотя ей было немного грустно расставаться с Нэнси на столь продолжительное время. Нэнси была не только лучшей, но и по сути дела единственной ее подругой. Как бы к этому ни относилась миссис Бойл.
– Не понимаю, почему твоя мама упорствует. Тебе ведь уже не пятнадцать, в конце концов. – После продолжительного молчания голос Нэнси прозвучал неестественно резко.
Грейс пожала плечами.
– Ты ведь не будешь всю жизнь держаться за мамину юбку. За десять дней, которые мы проведем в Лондоне, ничего непоправимого не случится. Если уж я не сбила тебя с пути истинного за столько лет...
Нэнси усмехнулась. Неприязненная настороженность Камиллы Бойл всегда забавляла ее. В присутствии матери подруги Нэнси начинала чувствовать себя демоном-искусителем. И это, черт возьми, ей нравилось!
– Мама вовсе не против, чтобы я провела каникулы в Европе, – возразила Грейс.
– Неужели дело только во мне?
– Дело в Лондоне.
Нэнси подняла брови и удивленно уставилась на подругу.
– Уж не знаю, чем ей так не угодил этот город, но мама и слышать о нем не желает.
– Ясно.
– Что тебе ясно? – поинтересовалась озадаченная Грейс.
– Все дело в мужчине.
– В мужчине? – Похоже, то, что было яснее дня для Нэнси, для Грейс представляло собой тайну, покрытую мраком.
– Наверняка в далекие-далекие времена какой-нибудь англичанин разбил сердце твоей матери.
– Моя мама не такая уж и старая.
– Извини, не хотела задеть твои дочерние чувства, – съязвила Нэнси. – Ты ведь знаешь, что я восхищаюсь твоей матерью. Она до сих пор весьма привлекательна. Мужчины смотрят ей вслед. Я не раз была этому свидетельницей.
– Не городи чепухи, – огрызнулась Грейс.
– Это чистая правда. Не станешь же ты отрицать очевидное. Твоя мама – красавица. Если бы не ее дурной нрав...
– Нэнси, – с угрозой в голосе предостерегла подругу от чрезмерно критичных замечаний Грейс.
– Твоя мама красивая, сексуальная женщина, – упрямо повторила Нэнси. – Если бы она не вознесла планку своих требований к мужчинам до заоблачных высот, то уже давным-давно осчастливила тебя отчимом.
Такова была Нэнси. Она всегда говорила то, что думала. Именно за это Грейс ее и любила. Именно поэтому Камилла ее избегала. Не всем людям нравится, когда собеседник говорит им в глаза, что о тебе думает.
– В любом случае мне ничего не известно ни о каком англичанине, – ушла от опасной темы Грейс.
– Если твоя мама никогда о нем не рассказывала, значит, ее сердце и в самом деле было разбито. О ничего не значащих интрижках вспоминать легко, а порой даже весело. Прежние любовники иногда даже смеются при встрече, вспоминая о былых деньках... а точнее ночах.
– Нэнси, какая же ты циничная!
– Ну не всем же быть такими романтичными девушками, как ты, дорогая. Кстати, как там поживает Лео?
– Понятия не имею, – сухо ответила Грейс.
– Кажется, этот парень по уши влюблен в тебя.
– Он влюблен в каждую вторую студентку своего курса. Я в его списке занимаю почетное место в первой десятке.
– А по-моему, он и в самом деле влюблен. Знаешь Дэйва, его приятеля?
Грейс кивнула.
– Мы с ним вчера ужинали, и он сказал, что Лео без ума от тебя.
Грейс скептично усмехнулась.
– Не удивлюсь, если этот ужин оплатил Лео.
Нэнси погрустнела.
– Только не говори, что запала на Дэйва, – удивилась Грейс. – Он ведь первый бабник.
– Ничего подобного! Это всего лишь маска. На самом деле он добрый, ранимый и очень чувствительный молодой человек.
– Ага, юный Вертер двадцать первого века, – усмехнулась Грейс. – Не будь наивной, Нэнси. Дэйв способен любить только себя. Не советую тебе пополнять ряды его бывших подружек.
– Обо мне тоже можно так сказать, – возразила Нэнси. – "Эй, уж не та ли это Нэнси Барренс, которая меняет парней как перчатки? Да у нее их было больше, чем звезд на небе... и что они в ней находят..." Думаешь, я никогда не слышала, что говорят за моей спиной?
– Только не я.
– Знаю, Грейс. Поэтому я дорожу нашей дружбой.
– Кстати, моя мама тоже никогда так не говорила. Ее... мм... несколько беспокоит отсутствие твоих родителей, но в целом она очень хорошо к тебе относится. Просто не желает этого признавать вслух.
– Знаю, – вздохнула Нэнси. – Я ведь твоей маме тоже никогда не говорила, какая она красивая и сексуальная.
– Нэнси!
– Молчу-молчу.
– Может, съедим по мороженому? – предложила Грейс.
– Почему бы и нет? Чур, мне ванильное с шоколадной крошкой.
– А я, пожалуй, съем клубничное.